Ашхабадский вор - Бушков Александр

– А если никого, сколько будем терпеливо дожидаться? – спросил Гриневский.

– Не беги ты впереди паровоза, – поморщился Карташ. – Разберемся. Все, тишина в отсеках.

Поворочавшись, затихли. И актовый зал погрузился в то состояние, к которому привык за последние годы – в состояние спячки. Лишь усиливающийся ветер нарушал сей мертвый штиль своими проказами: раскачивал какие-то скрипучие деревяшки, катал по коридору, судя по звуку, пластиковую бутыль. Где-то вдалеке лязгало железо, может быть, в мертвом луна-парке подталкиваемые порывами ветра крылатые качели начинали свой разбег.

Карташу казалось, что он слышит дыхание людей, с которыми его разделяло несколько метров. А когда кто-либо ворочался, звякал ремнем или шуршал одеждой по полу, казалось, громы грохочут в актовом зале, выдавая засаду с головой. Иллюзия, конечно, обманка обостренного до предела слуха – хоть разумом он понимал это, однако нестерпимо хотелось по-командирски цыкнуть, чтоб окаменели, чтоб, сжав зубы, превратились в статуи, в саму неподвижность.

Текли минуты, и ничего не происходило. В общем-то, оно и хорошо. Хотя совсем хорошо будет, когда оттикает этак с полчасика, а то и с часик, и никто к ним не забредет на огонек. Вот тогда можно будет...

Ага!

Закрытая дверь актового зала медленно отъехала от косяка. И в зал скользнул человек.

А ведь не слышно было шагов по коридору, не хрустел коридорный мусор под подошвами, чего уж там, умел ходить этот ниндзя хренов. Хотя на японца гостюшка дорогой никак не тянул. А тянул он, прав Гриневский, на вылитого душмана. Грязно-белого балахонистого вида одеяние, серые шаровары, коричневый матерчатый пояс, небольшая чалма и ботинки штатовского армейского образца. Человек застыл, оглядываясь. Он держал у живота старый добрый АКМ-47. Конечно, оружие, прямо скажем, устаревшее, человек при наркоделах мог бы обзавестись чем-то посовременней. Однако сей казус вполне объясним: этот автомат никогда не подводил своего владельца, владелец сроссяс ним как с продолжением рук. Понятно, АКМ пристрелян лучше некуда, и вообще, если за «калашом» следить, то он может прослужить верой и правдой чуть ли не вечность.

От незнакомца прямо-таки разило опасностью. Откуда-то враз пришло понимание, что этот дух ничем другим в своей жизни не занимался кроме войны, что автомат для него все равно что для вас шариковая ручка или наручные часы, или с чем вы там не расстаетесь целыми днями.

Карташ сознавал, что разглядеть его за грудой ломаных кресел с расстояния в двадцать метров под силу разве каким-нибудь орлам да коршунам, но ощущал себя не просто неуютно – погано донельзя он себя ощущал, словно лежал под бомбежкой. Рефлекторно он еще сильнее вжался в пол. Подумалось вдруг: «Вот сейчас самое время чихнуть или кашлянуть». И конечно, как в таких случаях обычно и бывает, стоило подумать, и тут же в ноздре защекотало.

Чтобы отвлечь себя от этой ерунды с чихом, Карташ скосил глаза и увидел, как Гриневский аккуратно и медленно вытер ладонь о штаны, потом положил ее на автоматное цевье, потом его рука скользнула к защитной скобе, огладила ее, палец лег на спусковой крючок...

Наверное, то самое звериное чутье, о котором Алексей сегодня уже вспоминал, у людей, занимающихся перевозкой наркоты, обострено, как у матерых волков. Еще бы ему не обостриться, когда постоянно живешь на грани и ходишь по краю.

Как только Таксист дотронулся до спускового крючка, продолжавший озираться дух резко вскинул «калашников» и полоснул очередью по тому месту, где прятался Петр. Едва начав стрелять, азиат уже падал. Упав, перекатился под защиту кресел и затаился.

Пули вспороли верхние ДСП в стопке, другие прошли поверх плит и покрыли темными отметинами дальнюю стену и потолок, но Гриневского, сразу же вжавшегося в пол, ни одна не задела. Петр, стоило только прекратиться обстрелу его укрытия, одной рукой поднял над головой и над плитами автомат и выдал несколько неприцельных коротких очередей по рядам кресел.

Но Алексея в этот момент уже не было на сцене. Пригнувшись, он пробрался вдоль стены, скользнул по спуску вниз и на последней ступени замер, прильнув к краю сцены. Карташ не стал кричать Таксисту: «Не давай ему высунуться!», – надеясь, что бывший вертолетчик и сам понимает, что ему делать.

Пока Гриневский делал все правильно: чуть сместился, уйдя под защиту непонятного деревянного бруса, и снова начал палить по залу, патронов не жалея – и правильно, что не жалея, молодцом. Под прикрытием его огня Карташ рывком одолел пять метров открытого пространства между сценой и первым рядом.