Убить зверя - Гладкий Виталий Дмитриевич

– Тогда напрашивается простой вопрос – кто?

– То есть, как это – кто? – Базуль озадаченно смотрел на своего помощника, быстро-быстро мигая выцветшими от прожитых лет глазами.

– Кто начал стрельбу? – Балагула сокрушенно покачал головой и скрипнул зубами. – Ну какая же хитрая сволочь… Навел тень на плетень – и снова в кусты.

– О чем ты щебечешь?

– Все о том же… Когда заварилась каша, я почему-то сразу обратил внимание на группу деревьев слева – там, где пригорок. По запарке поначалу не понял, почему мне не понравился тот лесок, но когда присмотрелся…

– Помощник Базуля до хруста сжал свои кулачищи. – Так вот, стрельбу начали оттуда. И кстати, неизвестный снайпер бил только по машинам. Это чтобы побольше шороху наделать. И в "джип", который взорвался, тоже он пулю всадил. Вспомните, как мы поставили свои тачки – моторами к фронту. При всем желании бойцов Чингиза попасть в бак было весьма проблематично, если не сказать – невозможно. А вот с леска – цель, лучше не придумаешь.

– Неужто ты предполагаешь, что?..

– Уверен. Это тот самый сукин сын, который на кладбище замочил Кирюхина и компанию.

– "Третья" сила?

– Фиг его знает. По раскладу вроде не вяжется, а что там на самом деле – поди раскумекай.

Базуль поверил Балагуле сразу и бесповоротно. Его помощник, бывший опер, обладал аналитическим складом ума, что не раз доказывал на деле. Служба в уголовном розыске сделала из Балагулы абсолютного циника, но в то же время необычайно развила его способности по части разведки и контрразведки.

Знакомый с лицом и изнанкой жизни, бывший борец и чемпион, а затем мент, он часто находил совершенно нестандартные решения весьма сложных проблем. За что его, собственно, и ценил "положенец".

– А что уголовка? Как обычно, когда в деле мокруха, ни кует, ни мелет?

– Вы насчет неизвестного снайпера? Воз до сих пор на месте.

– Ну, а чем тогда занимается твой хваленый Штымп? Ты с ним говорил?

– Пока нет.

– И какого хрена ты ждешь!? – Базуль вдруг разозлился. – Особых полномочий?

– Так ведь вы к моему предложению по поводу разговора со Штымпом отнеслись более чем прохладно.

Потому я и решил немного повременить.

Как ни пытался Балагула быть невозмутимым, но все же не смог потушить искру злорадства, мелькнувшую в глубоко посаженных свинцовых глазках. Базуль столько раз шпынял своего подручного его милицейским прошлым, что временами бывший опер готов был за это голову отвинтить своему патрону. Балагула до сих пор поддерживал не только деловые, но и дружеские отношения с некоторыми из бывших коллег. Нередко после очередных кухонных посиделок у кого-нибудь из них на квартире (в общественных заведениях предусмотрительный помощник "положенца" встречаться с ментами не рисковал) он добавлял еще и дома.

Надравшись вдрызг, бывший опер часами сидел, приложив большую морскую раковину к уху и, слушая шипящие звуки, похожие на шум прибоя, пускал скупую слезу. Спроси его в такие моменты, почему он плачет, Балагула вряд ли ответил бы.

И только протрезвившись, на больную голову, с горечью признавался сам себе, что погнавшись за большими деньгами, он утратил нечто такое, которое нельзя измерить в долларовом эквиваленте.

А если проще – работая в уголовном розыске, он чувствовал себя человеком, но ни в коем случае не подушкой под чьей-нибудь костлявой задницей, как теперь.

К счастью, Базуль не заметил состояния Балагулы. Он лишь выматерился от души и сказал:

– Ты иногда бежишь впереди паровоза, а нынче, когда мы все на подвесе, почему-то стал скромнягой.

Выверни Штымпа наизнанку, обещай любую помощь, но пусть он достанет нам этого снайпера-невидимку хоть из-под земли. Пока мы не предъявим его Чингизу, никто о мире даже думать не будет.

– Все это верно… – Балагула умолк, подыскивая нужные слова. – Но ведь совсем недавно у нас шел разговор о том, чтобы разобраться с Чингизом раз и навсегда…

– Тогда мы даже понятия не имели об этой, так называемой, "третьей" силе. Если сейчас ввяжемся в драку, то может случиться так, что пожинать плоды нашей победы будут другие. Возможно, они как раз этого и ждут. И не только ждут, а подталкивают на разборку.

Неожиданно Балагула будто прозрел. Он понял, что Базуль боится! Это открытие настолько ошеломило бывшего опера, что он некоторое время не знал что и сказать.

Балагула вдруг ощутил, как сердце больно сжалось и ухнула в пропасть, которой, по идее, просто не могло быть в груди. И тем не менее, факт оставался фактом. В это мгновение даже его жестокая, похожая на гранитный монолит, натура рэкетира и бандита с большой дороги, дала трещину, вызвав совершенно несвойственные ей эмоции и ассоциации. Балагула, пожалуй, впервые с того времени, как ушел из милиции в рэкет, понял – дорога, на которую он ступил, ведет в тупик. И никакие заграничные счета и вилла в Швейцарии не дадут ему ни покоя, ни радости, ни обеспеченной старости в окружении внуков. Если даже такая прожженная сволочь, как Базуль, начал мандражировать – вор " в законе", убийца, у которого руки по локоть в крови! – то что тогда ему делать?! Положить жизнь за воровское сообщество? Кому это нужно и кто оценит такой, с позволения сказать, "подвиг"? Сдаться ментам и загудеть в зону? Оттуда на волю его доставят только в деревянном макинтоше – свои же и сошьют, как для отступника. Продолжать сплавляться по течению? Мысль неплохая… но лучше плыть в лодке и не на веслах, а у руля.