Саван для блудниц - Данилова Анна

– А у них есть жены?

– Ты задаешь глупые вопросы, а у нас очень мало времени. Кроме того, я же назвал тебе сумму. Тебе ведь нравится делать это за деньги, ты мне сама говорила об этом.

– Но я же их совсем не знаю. – Оля даже притопнула ногой об пол. – А если они из милиции?

Девочка, которая за неполные пятнадцать лет смогла перешагнуть своими стройными ножками так много граней, отделявших ее детскую, полную родительских притязаний и школьных мытарств жизнь от сегодняшней, насыщенной новыми переживаниями и радостями, вдруг испугалась этих незнакомых мужчин, стоящих сейчас под дачными окнами и в нетерпении курящих одну сигарету за другой. А ведь они приехали сюда из-за нее, чтобы сделать то, что делают с ней все ее знакомые мужчины. Значит, им это нужно, а если нужно, то пусть заплатят в два раза больше или, если они договаривались без денег, а за кредит, пусть за них ей заплатит сам дядя Миша. И она назвала новую цифру.

– Послушай, здесь тебе не базар.

– Тогда я сейчас выпрыгну в это окно и убегу в деревню, найду там милиционера и все расскажу ему про вас и про этих… с кредитами. Я думала, что мы будем здесь одни.

– Во-первых, отойди отокна и не кричи так громко, а то тебя услышат.

– Ну и пусть. Я вас не боюсь.

– Хорошо, договорились. – Он крепко схватил Олю за руку и больно сжал ее. Она вскрикнула, и стоящие внизу мужчины как по команде подняли головы вверх, но Оля уже сидела на кровати и пересчитывала деньги. Руки ее дрожали, а в животе стало холодно, словно она проглотила кусок льда, который теперь таял где-то внизу, вызывая легкую тошноту и мурашки. Это был страх. Самое лучшее, чего бы ей сейчас хотелось, это оказаться дома, в своей комнате, и чтобы мама позвала ее на кухню обедать. Она даже почувствовала аромат горохового супа, который так любила.

…Мужчины даже не раздевались. А когда они уехали, Михаил Яковлевич, войдя в комнату, где на кровати лежала насупившаяся, с презрительной миной на лице, Оля, подошел к ней, молча поцеловал ее в живот и уселся рядом с ней с видом доктора, пришедшего навестить выздоравливающую пациентку:

– Ну, как самочувствие?

– Я хочу есть, – с вызовом ответила она, натягивая на себя простынку.

– Никаких проблем, сейчас поедим, я привез печенку, мы ее мигом поджарим. Ты любишь салат из свежих помидоров?

– Люблю.

– Я забыл сказать тебе «спасибо».

– Пожалуйста. – Она отвернулась от него к стене.

– А чего ты такая грустная?

– Ничего.

Она знала, что он так просто ее не оставит, что перед тем, как пожарить печенку, дядя Миша ляжет к ней в постель. Она изучила его очень хорошо и всегда знала, о чем и в какой момент он ее попросит, а то и прикажет сделать.

Вот и сейчас, лежа к нему спиной и не видя его, она, прислушиваясь к звукам, поняла, что он уже разделся. Скрипнул под его коленом пружинный старый матрац, и этот звук тотчас эхом отозвался где-то за окном, в саду. Оля, зажмурившись, замерла, почувствовав, как, сорвав с нее простыню, дядя Миша обнял ее сзади и, распаленный, уже готов был войти в нее, но звук в саду повторился.

Михаил Яковлевич грязно выругался и тяжело зашлепал босыми ногами к окну. Увидев что-то в саду, он выругался еще раз и, обернувшись к неподвижно лежащей на кровати Оле, хриплым от волнения и даже испуганным голосом скомандовал:

– Вставай быстрее, собери свою одежду и спрячься в нише, видишь, на стене полоска рваных обоев, там фанерная дверца, а за ней пустота, там я зимой держу подушки и всякий хлам…

– А что, кто-то пришел? – Оля медленно встала и, сгибаясь от слабости и ломоты во всем теле, принялась поднимать с пола свои вещи (в принципе ей было глубоко наплевать на то, кто и зачем пришел на дачу, она была слишком утомлена, чтобы думать еще и об этом), после чего забралась в приоткрытую для нее нишу за кроватью, где устроилась на старой подушке, закрыла глаза и почти сразу уснула.

А проснулась она от крика. Кричала женщина, и голос Оле показался очень знакомым. А потом он резко оборвался, захлебнувшись на самой высокой и душераздирающей ноте, и Оля, неловко повернувшись и попросту вывалившись из ниши прямо на голый дощатый пол, увидела страшную картину.

Дядя Миша стоял посреди комнаты с ножом в руках, а перед ним на полу, в луже крови, лежала полуодетая молодая женщина, в которой Оля узнала свою классную руководительницу – Татьяну Николаевну. Еще окончательно не проснувшись, но понимая, что этот огромный и острый нож в любую минуту может быть всажен ей в горло, как это только произошло с Ларчиковой, Оля бросилась к раскрытому окну, спрыгнула вниз, на землю, и, не обращая внимания на боль в лодыжке, побежала к лесу, чтобы оттуда выбраться на центральную трассу, а там рукой подать до железнодорожного узла. В маленьком кармашке юбки, закрытые застежкой-"молнией", лежали «заработанные» ею деньги, с которыми она могла бы купить билет хоть до Владивостока. Но ей хотелось домой, к маме, в теплую кухню, где пахнет гороховым супом и укропом…