Однажды преступив закон… - Воронин Андрей

Он перестал прислушиваться к разговору. За столом обсуждали детали предстоящих переговоров с быковскими бандитами. Этими деталями Юрий не интересовался. Даже то, что в компанию частных извозчиков наконец-то затесался государственный таксист по кличке Бармалей, ничего, в сущности, не меняло. Просто до них понемногу стало доходить то, о чем с самого начала твердил Валиев: все они в одной лодке, и по головам их лупят одним и тем же молотком. Валиев твердил, и Филатов твердил, и некто Зуев Олег Андреевич очень убедительно об этом толковал под водочку и Высоцкого…

Во всем этом сборище не было ни капли смысла, и Юрий испытывал настоятельное желание уйти. Вот только идти ему было некуда, поскольку вся компания окопалась в его квартире – он был среди собравшихся единственным холостяком. “Чего ради я все это затеял? – с горечью думал он, глядя поверх головы сидевшего напротив Басурмана в темноту за давно не мытым оконным стеклом. – Неужели ждал, что они мне скажут, что теперь делать? Или, может быть, рассчитывал на помощь?"

Он переместился с табурета в мамино кресло, сцепил руки на животе и закрыл глаза. Невысказанный упрек, что он не желает мстить за смерть товарища, носился в воздухе, как ядовитый аэрозоль, и жег глаза. Это была не правда, но Юрий не собирался ставить в известность об этом кого бы то ни было. Если сломался Зуев, может сломаться и любой другой. Гена был прав: это не всегда зависит от человека. Значит, опять придется действовать в одиночку, понял он.

Там, в Грозном, он встречал таких одиночек. В основном это были офицеры спецподразделений, идеально натренированные убийцы, профессионалы до мозга костей, смертельно уставшие наблюдать, как сотнями гибнут необстрелянные мальчишки. Взяв только самое необходимое, они молча уходили в ночь и так же молча возвращались под утро, а иногда и через несколько суток. Порой они не возвращались вовсе. За их головы сулили бешеные деньги, но Юрию ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь из них опустился до обсуждения этих сведений. Сейчас ему казалось, что для того, чтобы очистить Москву от кавказских бригад, хватило бы десятка таких волков-одиночек.

«Ну что, гражданин Филатов? – подумал он, машинально принимая сунутый ему кем-то прямо в руку стакан и поднося его к губам. – Вы опять за свое? Беззаконие и самосуд, махровая уголовщина… – Он чуть-чуть приоткрыл правый глаз и покосился на мамину фотографию. Сквозь частую сетку ресниц ему показалось, что мамины губы неодобрительно поджаты. Он снова закрыл глаз и сделал маленький глоток из стакана. – Ну, прости, – мысленно обратился он к маме. – Ты же видишь, что творится. Ну что я могу поделать? Я понимаю, что с точки зрения закона и морали то, что я собираюсь сделать, будет выглядеть обыкновенным преступлением. Точнее, необыкновенным, потому что одним трупом дело не ограничится. Но и остаться в стороне просто нельзя. Это тоже будет преступлением. А позвонить по “02” – это уже не преступление, а глупость. Это ловушка – почти такая же, как та, в которую угодил бедняга Зуев. По-английски ловушка – трап. А тот, кто ловушки расставляет, соответственно, траппер. Помнишь, у Фенимора Купера? Так вот, я этого самого траппера вычислю, сниму с него шкуру и отошлю в родную войсковую часть, чтобы натянули на полковой барабан. Нет, мама, ты не права. Я не сквернословлю, а излагаю конкретный план действий…»

– Э, – услышал он вдруг голос Бармалея, – а хозяин-то наш вырубился! Умаялся, бедняга. Значит, давайте по последней, и шабаш. Говорить больше не о чем, а завтра всем на работу. Значит, ты, Гена, действуй, как договорились. А я в парке с ребятами потолкую, может, еще что путное подскажут. Разливай, Басурман, и айда по домам!

Юрий разлепил веки, с удивлением убедившись в том, что и в самом деле задремал. Выпив со всеми “на посошок”, он проводил гостей до дверей, демонстративно зевая и покачиваясь, словно не в силах бороться со сном, по очереди пожал всем руки и наконец повернул барабанчик старенького французского замка. Как только дверь закрылась, сон с него слетел как по волшебству. Юрий отправился в ванную, поплескал в лицо ледяной водой и, не вытираясь, вернулся в комнату. Время было еще детское – половина десятого, и он потратил несколько минут на то, чтобы ликвидировать следы холостяцкой пьянки в виде пустых бутылок, испачканных нехитрой закуской тарелок, захватанных стаканов, разбросанных вилок и рассыпанных по столу окурков. Сковорода, в которой хранился трехдневный запас магазинных котлет, обнаружилась почему-то под диваном. В желтоватой пленке застывшего жира виднелись четкие овальные отпечатки навеки покинувших этот печальный мир котлет, похожие на негативы, и несколько оставленных вилкой параллельных борозд, как будто по дну сковороды прошелся микроскопический трактор с дисковым плугом. Чья-то задумчивая рука, вооруженная все той же вилкой, вывела на ровном участке жировой пленки коротенькое непечатное слово. Эта надпись показалась Юрию наилучшей резолюцией, достойной того, чтобы скрепить протокол сегодняшнего совещания.