Доноры за доллары - Серегин Михаил Георгиевич

Чехов снова уселся в свой допотопный автомобиль и незамедлительно отправился навещать своего неугомонного друга.

* * *

С первой девицей никаких проблем не возникло. Она мило поулыбалась, перед тем как на ее лицо легла маска. Ее сердце еще билось, когда Карташов вскрыл брюшную полость и стал методично отделять почки и печень, которые были в отличном состоянии, судя по чистоте внутренних покровов. Механически проведя все необходимые манипуляции и поместив органы в контейнеры с раствором, Карташов повернулся к операционному столу, намереваясь тщательно зашить кровоточащие сосуды, сделать аккуратный «косметический» шов на брюшине, чтобы хоть как-то обеспечить девушке последующую личную жизнь. Только увидев удивленные глаза ассистента, которые лихорадочно блестели над марлевой повязкой, он вспомнил, что перед ним на операционном столе лежит уже не человек, а «полуфабрикат». И что у этого только что жившего тела не будет уже личной жизни. Впрочем, как и никакой другой.

Карташов почувствовал, что его затошнило, хотя он никогда не подозревал в себе никакой особой щепетильности.

– Так, все – уберите эту и готовьте следующую, – сказал он, чтобы избавиться от тяжкого состояния и что-нибудь уже делать.

Вымыв руки и выйдя из операционной, он присел, чтобы покурить, и призадумался. Когда он поднял голову, перед ним стояла подружка только что разрезанной девушки и смотрела на него расширенными от ужаса глазами. Видимо, пресловутая женская интуиция завела какой-то механизм тревоги в этой душе.

– Где Света? – одними губами спросила девушка, босая и потешная в этом своем предоперационном маскараде.

Потешным был ее вид, но ситуация, как это сразу пришло в голову хирургу, становилась вовсе не смешной.

– Она в реабилитационной палате – приходит в себя после наркоза, – совершенно неубедительным тоном проговорил Карташов, не замечая, что сигарета уже обжигает ему пальцы. – А вы почему вышли? Идите, готовьтесь, сейчас мы будем работать с вами...

Он не успел договорить, как девушка вдруг повернулась и бросилась бежать, истошно крича. Карташов, едва успев сообразить, что произошло, кинулся ее догонять. Ему повезло: он ее быстро догнал. Схватив упирающуюся «пациентку» в охапку и зажав ей ладонью рот, Карташов потащил ее к операционной, зовя по дороге ассистента и санитара. Уложив извивающуюся жертву на стол, они с трудом привязали ее ремнями. Набрав сверхдозу успокоительного, Карташов попытался всадить ей укол, избавившись от ее набирающих силу отчаянных рывков, но все никак не мог попасть в вену.

– Держите руку! – прорычал он растерянным помощникам.

Те подскочили и в шесть рук зажали конечности девушки. По расковыренному локтевому сгибу уже вовсю струилась кровь, и Карташов проклинал все на свете: свою жадность, этот дурацкий санаторий, себя. Наконец игла легко вошла в вену. Хирург выжал поршень до конца и с облегчением отошел. Девушка подергалась еще немного, потом утихла. Когда ее глаза остекленели, Карташов надел резиновые перчатки и сказал:

– Приступаем.

* * *

Кассирша смотрела на Лямзина круглыми глазами, пересчитывая в третий раз толстенную пачку долларов.

– Здесь ровно пятнадцать тысяч, наличными, – звенящим от волнения голосом с нажимом повторяла она. – Вы уверены, что хотите перевести именно эту сумму?

– Девушка, по-вашему, я похож на идиота? Да, я хочу, я ужас как хочу немедленно перевести эту сумму! – нервно орал он.

Девушка испуганно заморгала и начала заполнять квитанцию.

Выйдя с голубым квитком в руке на улицу, Лямзин заплакал. Он чувствовал себя живым мертвецом. В один момент все его фантастическое состояние, его надежда на лучшую долю, счастье всей жизни пошло на уплату своего супружеского долга. Снова эта ужасная женщина, которая была его женой, добилась того, что он остался униженным, раздавленным и снова – нищим, как церковная мышь.

Кто, кто это сделал? Дураком надо быть, чтобы не догадаться, что на деньги его кинули анестезиолог и эта баба. Лямзину только сейчас пришло в голову, что она вообще-то была любовницей Воронцова.

– Ах я, старый дурак! – хлопнул он себя по лбу.

Лямзин заскрипел зубами. Руки у него теперь были связаны: возмездие было невозможным, парочка подстраховалась, оставив себе копию.

Он шлепнулся на скамейку и достал из-за пазухи видеокассету. И стал в бешенстве разматывать пленку, отрывать от нее куски и выкидывать на ветер. Это занятие его несколько успокоило. Он вспомнил, что еще не все потеряно. Головлев – мужик сообразительный. Он что-то говорил о карточке...