Двойной удар Слепого - Воронин Андрей

– Да, балет – это моя мечта с детства, – признался Панфилов.

– А что, у вас вот так запросто чужих пускают в театр?

Панфилов рассмеялся:

– Нет, охрана у нас будь здоров. Без пропуска никого не пустят или только по звонку.

– А что так?

– Шишки всякие приезжают на нас посмотреть.

Завтра Черных из «Нефтепрома» будет. Охрану усилили, по высшему разряду встречают.

– А…

– То-то…

Мерцалов изобразил растерянность на лице:

– А как же мы туда попадем?

Хотя он прекрасно знал, что проникнуть в Большой театр с таким спутником не составит труда. Наверняка Виктор нередко водит туда мужчин, наверняка он, человек, работающий здесь не первый год, имеет возможность попасть в театр в любое время и протаскивает своих любовников через какую-нибудь потаенную лазейку, о которой, конечно, догадывается администрация, но предпочитает закрывать на это глаза – уж слишком неудобная тема для обсуждения. Вроде бы и грех – не грех, если о нем молчат.

– Пришли.

Они остановились на задворках театра. Панфилов обнял за плечи Мерцалова и попытался притянуть его к себе, полез с поцелуем.

Мерцалов отстранился, чувствуя, как его корежит от отвращения. Хотя в общем-то он был человеком не брезгливым, мог спокойно смотреть на изувеченные тела, полуразложившиеся трупы и не то что не тяготился видом крови, а даже испытывал от этого зрелища наслаждение. Но домогательства гомосексуалиста – совсем другое.

– Погоди, не здесь, на улице я не буду, – предупредил он.

Панфилов словно учуял грозящую опасность и попытался заглянуть в глаза Олегу.

– Какой-то ты странный, – проговорил он в замешательстве.

– Может, в Москве у вас с этим запросто, а у нас осторожность не помешает…

– Из далекой провинции приехал?

– Из Смоленска, – ответил Мерцалов, вспоминая валютчика на перроне.

– Хорошо, давай тогда развлечемся в тепле и в уюте. А теперь побережем силы.

Панфилов подошел к пожарной лестнице. Нижняя ступенька располагалась достаточно высоко над тротуаром – не допрыгнуть. Панфилов ловко вскарабкался на выступ в стене на высоте около метра, придержался рукой за водосточную трубу и ухватился за перекладину.

Затем совершил лихой подъем переворотом и стал взбираться по обледеневшей пожарной лестнице.

Поднявшись до уровня второго этажа, он без страха, а лишь с любопытством посмотрел вниз:

– Ну что, сдюжишь?

– Как нечего делать, – ответил Мерцалов и поставил ногу на покрытый корочкой льда карниз.

Он чуть не сорвался вниз, чудом успев обхватить водосточную трубу рукой и ногой. Панфилов весело, но тихо рассмеялся.

– Ты смотри, шум не поднимай, – зашипел он сверху. – А то если кто услышит – конец нашему караванному пути, дороге в рай.

Мерцалов отпустил трубу и уцепился за нижнюю перекладину пожарной лестницы. Он был без перчаток, лед на металлической поперечине обжигал холодом пальцы. Чуть не ободрав кожу ладоней, Мерцалов вскарабкался на пожарную лестницу и заспешил следом за танцором.

– Шустрый ты, Витя.

– А как же, в нашем деле иначе нельзя.

– Небось не первый раз так лазишь?

– Было дело.

Вскоре они добрались до конца лестницы. Первый этаж был шире второго, его крыша образовывала узкую площадку, на которую талью поднимали декорации, когда их привозили на машине.

Виктор предостерег:

– Не шуми.

Он припал ухом к деревянным воротам, расположенным на втором этаже, прислушался.

– Нормально. Сейчас отопрем эти райские врата, – он достал из кармана длинный ключ – по всей видимости, самодельный дубликат – и без шума повернул его в замочной скважине. В воротах открылась небольшая калитка. Из нее пахнуло теплым душным воздухом.

Танцор скомандовал:

– Скорее!

Олег шагнул в темноту. Калитка тут же закрылась, ключ повернулся, уже изнутри. Секунд через десять Мерцалов вполне ориентировался в темноте. Стояли они на какой-то галерее, пропахшей пылью и столярным клеем.

– Где тут у вас можно пристроиться? – шепотом поинтересовался Мерцалов.

Панфилов стоял в задумчивости.

– Можно, конечно, пойти в гримерную, но туда, бывает, суют нос любопытные.

– Не подходит, других мест, что ли, в театре не знаешь? Вон здание-то какое здоровенное!

Мерцалов понимал: танцор колеблется, стоит ли открывать перед случайным знакомым самые укромные уголки театра. Но другого выхода у Панфилова не было.