Растерзанное сердце - Робинсон Питер

Она удивилась и даже порядочно рассердилась: дверь открыл Мак-Гэррити, он отошел в сторону, чтобы пропустить ее, когда она спросила Стива. Внутри было необычно тихо. Ни тебе музыки, ни разговоров. Ивонна прошла в гостиную, села на диван и закурила, поглядывая на гравюру Гойи, которая всегда ее гипнотизировала. Тут же в дверь вплыл Мак-Гэррити с косяком в руке и произнес:

— Его нет. А я не подойду?

— Что?

Мак-Гэррити уселся в кресло напротив нее. На его лице застыла кривая ухмылка, циничная и насмешливая; из-за нее Ивонна всегда нервничала и чувствовала себя неловко. Лицо у него было рябое, словно он его расчесывал, когда в детстве болел ветрянкой; мать в свое время предупреждала ее, чтобы она этого не делала. Сальные и спутанные волосы свисали ему на лоб и почти заслоняли темно-карий глаз.

— Стива нет. Никого нет.

— А где они?

— На Таун-стрит, продукты покупают.

— Когда вернутся?

— Не знаю.

— Может, мне тогда попозже зайти?

— Да нет. Не уходи. На, возьми. — Он протянул ей косяк.

Ивонна поколебалась, потом опустила сигарету в пепельницу, взяла предложенное и пару раз затянулась. Косяк как косяк, в конце-то концов. Недурной. Качественное сырье. Но ей по-прежнему было неуютно от того, как он на нее глядит, и она вспомнила тот вечер в «Роще», когда он дотронулся до нее и прошептал ее имя. Хорошо хоть сегодня у него в руке нет его любимого ножа. Кажется вполне нормальным. И все-таки что-то ее тревожило. Она поерзала на диване и сказала:

— Спасибо. Я пойду.

— Нельзя быть такой бессердечной. Ты готова разделить со мной косяк, так почему не желаешь остаться и поговорить со мной?

Он снова передал ей самокрутку, и она еще раза два затянулась, надеясь, что травка ее расслабит. Что в нем так ее беспокоило? Улыбка? Ощущение, что за этой улыбкой — лишь тьма?

— О чем ты хочешь поговорить? — спросила она, передавая ему косяк, и потянулась за своей сигаретой.

— Так-то лучше. Давай говорить про ту девушку, которую убили на прошлой неделе.

Ивонна вспомнила нож Мак-Гэррити и его блуждания в толпах зрителей на фестивале в Бримли. Жуткая мысль пришла ей в голову… Нет, не может быть! Теперь она испугалась по-настоящему: от ужаса по коже словно насекомые забегали. Ивонна взглянула на «Сон разума», и ей показалось, что она различает летучих мышей, снующих вокруг головы спящего, вонзающих в его шею вампирьи зубы. Кошка у его ног облизнулась. Ивонна почувствовала что-то вроде электрической щекотки в предплечьях и икрах ног. Насекомые и э-ле-е-е-ектрич-с-с-с-тво. Бог ты мой, трава была крепкая!

— О Линде? — Она услышала свой странный, чужой голос будто издалека. — А что о ней говорить?

— Ты с ней встречалась. Я знаю, что встречалась. Она была миленькая, правда? Как печально, да? Но так всегда бывает в мире, полном абсурда и случайностей, — вздохнул он. — Такое может стрястись с кем угодно. Где угодно. Когда угодно. И с красавицей, и с дурнушкой. Мы для богов, что мухи для мальчишек. Себе в забаву давят нас они. И звук — не взрыв, но всхлип.^[19] Когда-нибудь ты поймешь. Ты читала об убийствах в Лос-Анджелесе? О богачах, которых зверски умертвили? Одна из жертв была беременная, знаешь ли. У нее вырезали плод из утробы. В газетах писали, что их убили такие, как мы, потому что они были богатые свиньи. Ты не хотела бы что-нибудь такое проделать, малютка Иви? Убить этих свиней?

— Нет. Я не хочу никому делать больно, — с трудом выговорила Ивонна. — Я верю в любовь.

— «Коса Его срезает равно и невинных, и виновных. И мертвые нетленными восстанут».

Ивонна закрыла уши руками. Голова у нее бешено кружилась.

— Прекрати! — крикнула она.

— Почему?

— Потому что ты действуешь мне на нервы.

— Почему я действую тебе на нервы?

— Не знаю, но это так.

— Это возбуждает?

— Что?

Он наклонился к ней. Ивонна увидела гнилые зубы, обнажившиеся в презрительной, надменной усмешке.

— Когда ты психуешь — это тебя возбуждает?

— Нет, меня это нервирует, а тебя, видно, возбуждает.

Мак-Гэррити рассмеялся:

— Ты не такая глупая, какой кажешься, малютка Иви. Даже когда ты обкурилась. А я-то думал, что Стиви тебя хочет только из-за твоей щелки. Но щелка-то у тебя ведь узенькая, а?

Ивонна почувствовала, что заливается краской до корней волос — от гнева и смущения. Мак-Гэррити с любопытством разглядывал ее, точно какой-то необычный вид растения. Совы на гравюре Гойи, казалось, что-то шепчут в ухо спящего.