Друг от друга - Керр Филип

Поездка была долгой. На дороге из Вены в Зальцбург действовало ограничение скорости — шестьдесят километров в час, а в деревнях и маленьких городках — не больше двадцати. После нескольких часов разглагольствований Тиммермана об Иванах и янки, я готов был затолкать ему в глотку весь оставшийся тираж газеты „Звезды и полосы“.

В Зальцбурге мы выехали на мюнхенский автобан и поехали побыстрее. Вскоре мы уже пересекли границу Германии. Ехали мы сначала на север, потом на запад через Мюнхен. Вылезать из грузовика в Мюнхене не имело смысла. Я не сомневался, что Джейкобс постарался, чтобы там меня караулила полиция. И пока у меня не будет нового паспорта, самое лучшее — тихонько сидеть там, куда меня везли. Проехав Ландсберг, мы повернули на юг к Альпам. Моя поездка закончилась в старом бенедиктинском монастыре, расположенном в холмах соблазнительно близко от Гармиш-Партенкирхена, который, как сказал мне Тиммерман, лежал всего в девяноста пяти километрах к западу, и я не сомневался, очень скоро я не устою перед искушением.

Монастырь располагался в красивом готическом здании с розовыми кирпичными стенами и двумя высокими колокольнями, похожими на пагоды, которые были видны задолго до того, как мы миновали главные ворота. Но, только въехав на территорию, вы по-настоящему осознавали подлинные размеры монастыря и приходили к неизбежному выводу: как же богата и могущественна Римская католическая церковь. Такой громадный монастырь в таком маленьком городишке в глухомани! Какими же финансовыми и человеческими ресурсами располагает Ватикан! И „Старые товарищи“ как его дополнение. Интересно, почему церковь обеспечивает крысиные лазейки бывшим нацистам и военным преступникам в бегах?

Грузовик затормозил, и я выскочил. Я находился во внутреннем дворе, большущем, как плац для военных парадов. Тиммерман вел меня через базилику, размерами с самолетный ангар, с алтарем, который только императору Священной Римской империи показался бы скромным. Мне разукрашенный завитушками резной алтарь напомнил польский рождественский торт. Играл орган, и сладкоголосый хор местных мальчиков нежно выводил печальную мелодию. Если б не могучий запах пива, атмосфера была бы, как и полагается, вполне святой. Следом за Тиммерманом я прошел в маленький кабинет, где нас встретил монах, по виду не брезгующий кружкой-другой пива. У отца Бандолини, настоящего здоровяка, живот входил в дверь первым, а ручищи были как у мясника. Короткие серебристо-седые волосы повторяли цвет серых глаз, а резкими твердыми чертами лица он походил на языческих богов, вырезанных из дерева. Он встретил нас хлебом, сыром, холодным мясом, пикулями и стаканом пива, сваренного в монастыре, а также теплым приветствием. Гостеприимным жестом пригласив меня поближе к огню, он осведомился, не случились ли какие трудности в нашей поездке.

— Все было в полном порядке, отец, — заверил Тиммерман и вскоре, извинившись, ушел: ему хотелось успеть вернуться в Грисхайм сегодня вечером.

— Отец Ладжоло сказал мне, что вы врач, — сказал отец Бандолини после ухода Тиммермана. — Это так?

— Ну да, — пробормотал я, страшась, вдруг меня попросят применить свои медицинские познания, тут-то и обнаружится, что Груэн я — фальшивый. — Но медициной я не занимался с довоенных времен.

— И вы католик?

— Конечно, — заверил я, сочтя, что разумнее принять веру людей, которые мне помогают, — хотя и не очень ревностный.

— Ну уж какой есть, — пожал плечами отец Бандолини.

Я тоже пожал плечами.

— Почему-то мне с детства казалось, что монахи-католики очень хорошие.

— Когда живешь в монастыре, легко быть хорошим католиком. Вот почему большинство тут — хорошие католики. В подобном месте не очень-то много искушений.

— Ну, не знаю. Пиво, к примеру, у вас отличное.

— Вы тоже так считаете? — усмехнулся он. — Его здесь варят по старинному рецепту уже несколько сот лет. Может, из-за него мы тут и остаемся.

У него был негромкий голос благовоспитанного человека, оттого я подумал, что неправильно расслышал его, когда, после того как я поел, он стал объяснять, что монастырь — в том числе и монашеская обитель Святого Рафаэля, располагающаяся здесь, — помогает германским католикам-эмигрантам с 1871 года, и среди них было много католиков-неарийцев.

— Вы сказали — „католики-неарийцы“?

Он кивнул.

— Это что, такой мудреный церковный термин, обозначающий итальянца? — уточнил я.