Купель Офелии - Брикер Мария

Терехин опустил девушку на кровать и поправил подушки, радуясь, что постельное белье поменял накануне. Осталось дождаться врачей и родственников.

Прикатился Хлебников, смущенно прикрыл Кристину полотенцем, сверху полотенца зачем-то набросил Ванькин халат. Готка вцепилась в халат зубами, снова скорчилась и пронзительно закричала.

– Дыши! Дыши! – влез с советами Лукин и сам задышал, как паровоз.

– Да пошел ты… Вина дайте, сволочи! В сумке… – простонала Кристина.

Сеня бросился к бутылке, которая стояла на журнальном столике, налил полный стакан портвейна и встал по стойке «смирно» возле роженицы. Рука его тряслась, вино расплескивалось по полу бордовыми кляксами.

– Одурел? Нельзя ей пить, она же беременная! – возразил Ванька.

– Дык, желание дамы закон, – крякнул Семен и чуток отпил из стакана. – К тому же она уже почти не беременная.

Кристина резко села, вырвала стакан у Лукина, жадными глотками осушила его до дна и рухнула на подушки – щеки ее мгновенно порозовели.

– Мне акушерка разрешила. Она говорила, что вино хорошо расслабляет и обезболивает.

– Тогда, может, еще налить? – спросил Семен, плотоядно глядя на сумку готки.

– Поздно! – торжественно провозгласила Кристина.

Лукин замер.

– Нам выйти? – тактично уточнил Павлуша, пятясь задом к двери из комнаты.

– Стоять! – рявкнул Ванька. – Простыни чистые из шкафа достань. Если найдешь. Если не найдешь – рубашки. Лукин, а ты воду вскипяти. Таз и спиртягу притащи, во встроенном шкафу бутыль. Еще понадобятся ножницы – пуповину резать. Они в ванной. Пластырь там же. Зеленка. Йод. Короче, всю аптечку тащи сюда. И это… – Терехин почесал затылок. – Чем-то надо слизь отсасывать и перетягивать пупок.

– Слизь? – Павлуша привалился к шкафу спиной и вытер ладонью пот со лба.

– Ты что, не знаешь, что младенцы рождаются со слизью во рту и носу? Чтобы ребенок задышал, ее надо отсосать чем-нибудь. Можно ртом, но… Звук упавшего тела заглушил последнюю фразу Ваньки. Павлуша валялся на ковре, раскинув руки и ноги, как парашютист в свободном полете. Лукин, напротив, отмер и развил бурную деятельность, с кухни и из ванной доносились грохот и матюги.

– Клизма, это самое, подойдет, вашу маму? – проорал он. – Такая, типа груши с пипкой на конце…

Пока Ванька соображал, подойдет ли клизма и что вообще такое с пипкой на конце предлагает ему Сеня, Кристина вцепилась в его руку, присела, наклонила голову и натужилась. Ванька тоже натужился и почувствовал, что сейчас черепушка треснет, как скорлупа.

– Не надо клизму, – прошептала готка. – Ничего не надо. В чемодане все есть. Зажимы для пуповины. Стерильные медицинские ножницы, зубная нить, аспиратор. И пеленки одноразовые тоже там. Еще трава. Мне обязательно нужно потом траву.

– Понял, не волнуйся, – крякнул Ванька, затравленно озираясь по сторонам. Офигеть, траву ей надо… Она еще и наркоманка. Впрочем, ему тоже надо, причем не потом, а сейчас. Немедленно! Пыхнуть и уехать подальше отсюда…

Происходящее казалось дурным сном, бредом, миражем, насмешкой. Сейчас девчонка поднатужится в очередной раз и… Придется ей как-то помогать! Как? Из теории он кое-что знал – модерировал один бабский сайт и начитался с тоски про беременность и роды. Еще фильм какой-то мельком видел: сначала рождается голова, а потом все остальное. Но голову младенца надо, кажется, прокрутить, чтобы туловище легче вылезло. Сама роженица не в состоянии это сделать, ей помогают врачи и акушеры. А когда нет врачей и акушеров? Липкий пот приклеил рубашку к спине. Он, что ли, должен? Вытаскивать младенца оттуда и крутить его голову?

Ужас был так велик, что Ваньке страстно захотелось убежать, закрыть уши, выпить литр водки, уснуть, помереть – лишь бы не участвовать в происходящем кошмаре. Он дернулся в сторону, но готка вцепилась в него, как бульдог.

Павлуша по-прежнему лежал, уткнувшись мордой в ковер, но уже очнулся и поскуливал. Ему, очевидно, тоже хотелось слинять, но жирный пингвин не мог подняться с пола.

– Саквояж принеси, – попытался пробудить его к действию Терехин.

Хлебников с трудом принял вертикальное положение, сделал пару шагов к прихожей, посмотрел на Кристину, закрыл рукой рот и рысью помчался в сторону туалета.

Лукин, бледный и взъерошенный, приволок таз, бутылку спирта и аптечку. Сгрузив все у ног Ваньки, как привидение, доплелся до саквояжа готки, принес его на вытянутой руке в гостиную, тоже поставил у ног Терехина и бочком, на цыпочках, собрался улизнуть.

– Куда?! – рявкнул Ванька.

Сеня вздрогнул и пролепетал, с надеждой глядя на Терехина:

– Я, это самое, пойду погляжу, не приехала ли «Скорая». Вдруг они квартиру найти не могут?

– Компьютер тащи сюда быстро! Сусанин, блин… Посмотрим, как головку ребенку отворачивать, – бодро сказал Ванька, чувствуя дурноту, слабость и одновременно неожиданную решительность.

Лукин округлил глаза, но вопросов задавать не стал и метнулся на кухню.

Ванька взгромоздил таз на журнальный столик, открыл саквояж Кристины, деловито вытряс в емкость содержимое, придвинул стол к кровати, взгромоздил туда же бутыль со спиртом, аптечку. Бутылку вина поставил рядом… – Отметил: чилийское. И нервно хихикнул, вспомнив прогулки с поэтессой по крыше.

Голова вдруг пошла кругом, словно он выпил эту бутылку одним глотком, руки онемели, ноги стали ватными. Он стоял у постели, но чувствовал себя отчего-то зависшим под потолком, видел Кристину сверху, слышал ее издалека – события теперь воспринимались странно, как стоп-кадры фильма.

Сквозь вату в ушах прорывается стон Кристины, похожий на рык… Она пыхтит, кряхтит. Снова рычит… Пот бисером выступает на ее лбу. Опять пыхтит и краснеет. На одеяло выскальзывает маленький липкий комочек. Комочек возится между ее ног, фыркает, чихает, как испуганный еж…

«Задохнется», – мелькает где-то на подкорке. Ванька выливает на руки спирт, хватает аспиратор, вертит его в руке, пытаясь сообразить, как им пользоваться. Малыш морщит красную рожицу, сучит ножками и ручками, смотрит на него мутными глазками недовольно, отплевывается, вздыхает и пищит, как мышь… Писк переходит в отрывистый крик. Готка берет орущую мышь на руки, кладет себе на грудь, прикрывает полотенцем. Ор смолкает, из-под полотенца раздаются чавкающие звуки. Аспиратор выпадает из рук и катится под кровать. Ванька хватает зажимы в одну руку, в другую – ножницы…

– Аргументы в пользу пресечения пуповины после окончания ее пульсации! – громко зачитывает Лукин. Он сидит на полу, у изголовья кровати, с ноутбуком. – Нет сомнения, что в природных условиях ни одна женщина не станет в первые минуты после родов пытаться перекусить пульсирующую пуповину. Тесный контакт матери и ребенка сразу после рождения способствует лучшему сокращению матки и позволяет предотвратить послеродовые кровотечения. Короче, Склифософский. Надо дождаться, пока пуповина отпульсирует. В среднем это занимает от пяти до пятнадцать минут. Ждем.

Минуты кажутся вечностью… Виски у Терехина пульсируют, как пуповина, а сердце ворочается лениво где-то в желудке…

– Все, режь! – командует Сеня.

Ванька вертит ножницы в руке, и вдруг те падают на пол. Он нагибается за ними, шарит под кроватью, но их нигде нет.

– Что ты ждешь? Режь ее! Режь! – орет Сеня.

– Не могу, ножниц нет… – лепечет Терехин и шарит руками под кроватью. – Их нет! Нигде не-е-е-т!

Хлопок по физиономии, еще один.

– Ваня, очнись, сокол!

Требовательный голос выдернул его из черной липкой дыры. Ванька вздрогнул, открыл глаза и сощурился – комната тонет в полумраке, он лежит на полу, над головой в легкой дымке парит лицо с млечными глазами.

Терехин потер кулаками глаза, пошарил вокруг себя, нащупал очки и нацепил их на нос. Комната обрела более четкие очертания, лицо с глазами тоже.

– Галя? – ошарашенно спросил он, сел и огляделся.

На кровати спит Кристина – в новом пеньюаре и со свежим макияжем. Рядом, на столе, в гнезде из полотенец и простыней, под лампой с абажуром цвета фуксии, кряхтит сверток из одеял и пеленок, в чепчике из черных кружев. Надо же, Кристина ухитрилась даже своего только что рожденного бейбика нарядить в готический наряд… Когда она успела переодеться и морду разукрасить? И что здесь делает Галочка? Терехин снова оторопело уставился на свою бывшую. Может, он травы накурился, поэтому у него временной провал? Поэтому Галина выглядит так странно – вместо черных длинных кудрей ее голову украшает белобрысый ежик? Почему одета она в его рубашку и фартук в божьих коровках?

Точно, обкурился, решил Терехин. Но на всякий случай уточнил:

– Чего это с тобой и с твоими волосами? Тебя что, в больнице побрили? И вообще, что ты тут делаешь в фартуке покойной Бурмистровой?

– Пришла спасибо сказать за курорт, который ты мне устроил, – ехидно доложила Галина. – Подхожу к двери, слышу стоны. Вот, думаю, сволочь! Меня в дурку упрятал, а сам развлекается жестким сексом. Дверь со злости дернула. Ты же ее не закрываешь никогда по своей провинциальной привычке. Вломилась, чтобы морду тебе и твоей крале раскровянить, а у вас тут такое… Один солдат в отключке, другой в туалете, третий, как робот, громко зачитывает выдержки из Интернета, как принимать роды в экстренных случаях, и неразбавленный спирт хлещет. А девчонка корчится на кровати с умирающим младенцем в обнимку. Я в шоке от вас, граждане! Пришлось срочно лекции о родовспоможении вспоминать. Просто повезло, что я медучилище окончила и в роддоме практику проходила.