Без единого выстрела - Воронин Андрей

В доме простучала автоматная очередь. Чек насторожился, но тут же послышался ответный выстрел, и автомат замолчал. Чек заторопился: первое и второе они съели пополам, и он опасался, что Баландин попытается слопать десерт в одиночку.

Он толчком распахнул дверь, верхняя половина которой была набрана из цветных стекол, и вбежал в просторную прихожую. Дверь напротив вдруг медленно распахнулась с протяжным скрипом. На пороге возник какой-то окровавленный человек, из последних сил цеплявшийся за дверной косяк, чтобы не упасть. Как только Чек понял, что это не Баландин, он выстрелил автоматически, не задумавшись ни на секунду. Его не оставляло ощущение, что он играет в компьютерную игру, и нажатие на спусковой крючок обреза вызвало в нем не больше эмоций, чем удар по клавише. Окровавленный человек крутнулся на месте, нелепо взмахнув руками, и упал в темноту прохода, из которого только что появился.

Чек перезарядил обрез на ходу, про себя отметив, что эта операция дается ему все легче с каждым разом. План дома плавал перед его глазами, накладываясь на то, что он видел, паутиной тонких мерцающих линий Оставалось только сообразить, где прячется Рогозин. Огромный «бьюик» стоял на подъездной дорожке, значит, и его хозяин все еще был где-то здесь.

Потом где-то наверху хлопнула дверь, и сразу же один за другим последовали три или четыре выстрела Стреляли не из одного оружия, в этом Чек готов был поклясться. Он бросился к лестнице в тот момент, когда наверху — судя по звуку, в мансарде, — кто-то взревел совершенно медвежьим голосом, в котором боль в равных пропорциях смешалась с удивлением и злобой.

— Сука!!! — ревел Баландин. — Падло! Выходи, гнида, порешу!

В ответ бахнул выстрел — именно в ответ, потому что звук был совсем не такой, как у «вальтера», более звонкий и резкий.

— Мудак! — снова заорал Баландин. — Дешевка! Выходи, тварь, будь мужиком хотя бы раз в жизни!

Чек пулей взлетел на второй этаж и увидел напарника, который сидел у стены на лестничной площадке, обеими руками сжимая простреленное колено. Пальцы у него были в крови, «вальтер» валялся рядом. Справа от него была распахнутая дверь в какую-то комнату — спальню, если судить по интерьеру и зеркальному потолку, — а прямо перед ним уходил куда-то вверх коротенький, ступенек на десять, лестничный марш, который замыкала обитая дерматином дверь. В нескольких местах дерматин был вспорот, и из-под него торчали клочья грязной ваты — кто-то стрелял в дверь изнутри.

«Кто-то, — саркастически подумал Чек. — Интересно, кто бы это мог быть?»

— Ну что, зек, — сказал он Баландину, поднимая с пола «вальтер», обгадился?

— Стреляет, сука, — сквозь зубы пожаловался Баландин. Он больше не напоминал Чеку волка. Теперь это была угодившая в капкан крыса, не более того.

— А ты думал, он ждет тебя с букетом роз? — насмешливо спросил он и стал подниматься по лестнице, стараясь, чтобы не скрипели ступеньки.

Позади него завыл Баландин — именно завыл, как будто его окончательно покинул дар человеческой речи. Чек не обернулся. Он хорошо усвоил преподанный ему хромым волком урок: в этом мире выживает сильнейший, и речь идет вовсе не о физической силе.

Он распахнул дверь ударом ноги, держа в одной руке «вальтер», а в другой обрез. Игра близилась к завершению, он добрался до последнего, самого высокого уровня, где уже нельзя хитрить, отступать и прятаться, а можно только одно — идти напролом, не обращая внимания на препятствия и раны. Баландин этого не знал, потому что ни разу в жизни не играл в «дум» или «джи-ай». В сущности, он был чайником, и кончил, как чайник, так и не добравшись до самого верха…

Комната была узкая, как пенал, обшитая сосновой вагонкой, с окном в торцовой стене. Вся ее скудная обстановка — стол, тумбочка и даже узкая односпальная кровать, знававшая лучшие времена, — была свалена в дальнем углу у окна в некое подобие баррикады. На то, чтобы оценить обстановку, Чеку потребовались секунды. Рогозин, конечно же, прятался за баррикадой, а комната, судя по рассказам Баландина, была именно та, где все и началось…

Чек бросился вперед, безумно вопя от переполнявшей его ярости, смешанной со страхом. Навстречу ему сверкнула бледная вспышка выстрела, он упал на колени, почувствовал, как от тугого горячего ветра шевельнулись волосы на макушке, и пальнул одновременно с обеих рук, целясь в крышку лежавшего на боку стола. Самодельная картечь пробила в полированной крышке огромную дыру, полетели щепки. Рогозин выскочил из-за баррикады, вереща, как заяц, прижимая ладонь к окровавленному жирному боку, и выстрелил в Чека из огромного никелированного пистолета. Чек дернул щекой, когда пуля просвистела мимо его уха, и хладнокровно всадил заряд картечи в белую рубашку Рогозина. Окровавленные клочья материи полетели во все стороны, кровь плеснула на сосновую вагонку, и Рогозин молча упал на пол у окна.