Без единого выстрела - Воронин Андрей

Он остановился как вкопанный, услышав разговор своего «объекта» с водителем «девятки». Разговор был какой-то странный, совершенно непонятный, словно Чек опять пропустил половину из того, что говорилось.

— Сидишь? — сказал волчьелицый. — А ну, вали отсюда! И передай своему бугру, чтобы не вздумал со мной шутки шутить. Всех зубами порву, имей в виду.

— Ты о чем это, мужик? — раздался удивленный голос водителя, в котором Чек с огромным удивлением расслышал знакомые интонации. Он готов был поклясться, что за рулем «девятки» сидит Валентин Валерьянович Канаш собственной персоной.

— А вот об этом, — ответил хромой приятель Рогозина.

Чек не видел, что он там делал, но в наушнике раздался какой-то глухой шум, потом кто-то страшно захрипел, а в следующее мгновение хромой отступил от машины, повернулся к ней спиной и не спеша, ковыляющей походочкой бывалого зека пошел прочь, закуривая на ходу.

Чек сбежал с крыльца, пересек площадь, лавируя в сплошном потоке машин, перемахнул через металлическое ограждение тротуара, срезал угол и подбежал к «девятке», стараясь не упускать из виду мелькающую в толпе белую рубашку своего объекта.

За рулем «девятки» действительно сидел Канаш. Лицо у него было синее, как у удавленника, он хрипел и сипел, стискивая обеими руками собственное горло, но был, несомненно, жив. Его мутные от боли глаза остановились на лице Чека, лицо мучительно сморщилось от нечеловеческих усилий. Наконец слова вырвались наружу, и Канаш прохрипел:

— Засек, паскуда, волчара рваный… Не упусти, Чек! Чек разогнулся и обвел взглядом людную площадь. Он смотрел на Канаша всего две-три секунды, но за это время костлявый хромой человек в белой рубашке с чужого плеча успел бесследно исчезнуть в толпе.

Глава 7

В то время, как Чек занимался игрой в шпионов и ломал голову над тем, что имел в виду хромой угрюмый человек, говоря о каком-то «деле Свешниковой», его уже начали искать. Никто из занятых поисками сотрудников прокуратуры не знал, кого именно и по чьему конкретно поручению они разыскивают, но зашедшее в очередной тупик расследование деятельности службы безопасности концерна «Эра» мало-помалу начало принимать новое, не совсем понятное сотрудникам пугающее направление. Люди здесь служили, как на подбор, опытные, очень неглупые и умевшие видеть подтекст, так что хитрые отвлекающие маневры и наводящие вопросы следователей никого не могли обмануть: теперь они искали не компромат, а какого-то вполне конкретного человека, связанного, судя по тематике задаваемых вопросов, с программным обеспечением службы безопасности и с электроникой вообще. Поиски продвигались вяло, поскольку их сильно затрудняла корпоративная солидарность сотрудников «Эры» с одной стороны и слабое понимание работниками прокуратуры цели собственных расспросов — с другой.

Полковник Мещеряков, который был тайным инициатором и вдохновителем этой не слишком успешной работы, рвал и метал, донимая генерала Федотова, который, в свою очередь, надоедал частыми телефонными звонками самому генеральному прокурору. Сделанная Чеком глупость подняла на ноги множество специалистов, которых оторвали от гораздо более интересных и важных дел. Если бы Чек узнал о том, сколько народу пытается напасть на его след, он бежал бы из Москвы на первой же подвернувшейся электричке.

Канаш, пожалуй, мог бы догадаться, кого с такой плохо замаскированной настойчивостью пытаются найти люди генерального прокурора, но он, пользуясь наступившей паузой в делах, отлеживался дома, приходя в себя после полученного от Баландина жестокого удара и провала установленной за тем же Баландиным слежки. Он проклинал растяпу Чека последними словами, даже не догадываясь о том, что объект его проклятий заслуживает гораздо большего, нежели пустое сотрясение воздуха.

Илларион Забродов по своему обыкновению самоустранился от всей этой суеты. На раздраженные упреки Мещерякова он неизменно отвечал латинской поговоркой, в приблизительном переводе звучавшей примерно так: «Там, где я ничего не могу, я ничего не должен хотеть». Мещеряков почему-то приходил от этой поговорки в ярость, начинал орать и плеваться в трубку, а потом с грохотом обрушивал ее на рычаги, всякий раз подвергая ни в чем не повинный телефонный аппарат смертельной опасности. Забродов осторожно клал на место трубку стоявшего в его квартире аппарата, пожимал плечами и возвращался к своим книгам и метательным ножам.