Свидетели Времени - Тодд Чарлз

Хэмиш, чьи предки были ярыми последователями Писания и передали ему эту веру, был напуган перспективой войти в это гнездо папизма и идолопоклонства, что рассмешило Ратлиджа, и он заверил шотландца, что его душа в полной безопасности.

«Ну да, откуда тебе знать, ведь твоя англиканская церковь немногим лучше этой!»

Дверь открыла экономка, ее рыжие волосы были седыми у корней, лицо в веснушках, что говорило об ирландской крови. Она окинула визитера взглядом с ног до головы и, когда он назвал себя, спросила:

— Вы больны?

Ратлидж улыбнулся.

— Я по официальному делу.

— Тем не менее вы выглядите так, что вам необходима чашка чаю. Бедный епископ тоже еще не завтракал, все пишет отчеты. Входите же.

Она приняла у него пальто и шляпу, пощелкала языком, с сожалением глядя на промокшую материю, и аккуратно повесила пальто на стул, чтобы просушить. Потом повела инспектора по коридору в самый конец. К немалому удовлетворению Хэмиша, в коридоре не было ниш с изображениями святых, как и отвратительного запаха ладана, чего он опасался. Только небольшое распятие над входом — и больше никаких признаков, что здесь могут претендовать на чью-то душу.

Открыв дверь в комнату в глубине коридора, экономка пропустила Ратлиджа вперед. За окнами, выходившими в сад, лил унылый серый дождь, от этого краски дня поблекли. С небольшого персикового дерева стекали струи воды. В комнате у дальней стены стояло высокое бюро с распахнутыми дверцами и заваленной бумагами наклонной столешницей для письма, там же — стол и удобные кресла, повернутые к неяркому свету, проникавшему из окон. В одном из них с раскрытой книгой на коленях сидел человек в простом одеянии священника и глядел на мокрые цветочные клумбы за окном. Он поднял голову, когда экономка громко объявила имя гостя.

Ратлидж тут же с иронией заметил Хэмишу, что человек в кресле совсем не похож на ловца душ. Комната напоминала больше кабинет ученого — место уединения и раздумий.

Хэмиш промолчал.

Отложив книгу, человек в сутане встал, пересек комнату и протянул руку:

— Вы ведь из Лондона? Проделали большой путь. Бриони, принесите нам чаю.

Экономка взглянула на него с улыбкой:

— Чайник давно уже на плите, — и прикрыла осторожно за собой дверь.

— Я монсеньор Хольстен, — продолжал высокий человек с лицом эстета и проницательным взглядом полицейского — цепким и понимающим. Пенсне на длинном аристократическом носу, лицо волевое, даже по-своему красивое. Но рука оказалась мозолистой, а рукопожатие сильного физически человека. Пригласив Ратлиджа садиться, Хольстен вернулся к своему креслу, положил закладку в книгу, закрыл ее и отложил в сторону. — Мне поручили с вами поговорить от имени епископа Каннингема. Он уехал по неотложным делам. Так, значит, вы из Скотленд-Ярда. Должен сказать, что я очень рад вас видеть. Смерть отца Джеймса нас всех встревожила. Что вы можете сообщить по этому делу?

Ратлидж улыбнулся:

— Я приехал послушать вас.

— Ну да, конечно. Что ж, начнем, пожалуй, не будем ждать, пока нам принесут чай. Дело на первый взгляд кажется простым. Грабитель был застигнут отцом Джеймсом на месте преступления. Он пришел украсть деньги, собранные перед этим на празднике урожая. И деньги действительно пропали.

Монсеньор Хольстен спохватился, что повторяет полицейский отчет, и попытался пересказать все своими словами:

— Обычно в это время дня отец Джеймс находился в церкви на исповеди и не должен был пойти к себе в кабинет. Грабитель испугался, вдруг услышав его шаги на лестнице. По словам инспектора Блевинса, вероятно, он запаниковал, схватил распятие с алтаря в кабинете и ударил им отца Джеймса. Это все, что полиция смогла объяснить. — Проницательные голубые глаза смотрели на Ратлиджа, в них была настороженность.

— С первого взгляда это похоже на правду, — согласился Ратлидж, — но вы и епископ не удовлетворены таким объяснением. Почему? Есть что-то еще в этой истории, о чем неизвестно полиции? Какие-то обстоятельства, при которых его нашли?

— К сожалению, ничего такого нам не известно. — Монсеньор Хольстен скупо улыбнулся. — За исключением того, что если целью было ограбление, то непонятна причина жестокости поступка. Ведь отец Джеймс был очень отзывчивым и добрым и обязательно бы помог этому человеку, если бы тот обратился к нему, он никогда никому не отказывал. Пугает еще и то… — Он замолчал на мгновение, потом продолжил: — Я разговаривал с епископом после полученного отчета полиции и пытался объяснить сам себе, почему преступление в Остерли так тревожит меня. — Он поправил очки, как будто так яснее мог видеть свои собственные чувства. — Когда я смотрел на тело отца Джеймса, то безусловно испытал шок. Это была утрата, такая большая и невосполнимая утрата. Но кроме шока, как бы яснее выразиться… Мною овладел какой-то первобытный страх…