Амнистия - Троицкий Андрей

Его рукояткой со всего маху хватил Руденко по затылку.

Инспектор, не издав ни звука, упал на мокрую траву. Тишина. Туман поглощает все звуки. Локтев, расставив ноги, сел на спину Руденко и с силой ударил по затылку ещё пару раз. Для верности. Сухо хрустнула затылочная кость.

Действительно, туман такой густой, что Локтев долго гонял машину в, казалось бы, знакомых переулках, пока не нашел правильный путь. Выехав на кольцевую дорогу, он высмотрел в среднем ряду грузовик с длинным прицепом под синим тентом. Локтев занял левый от грузовика ряд. Поравнялся с грузовиком, затем обогнал его метров на десять, приоткрыл пассажирскую дверцу.

Он спихнул Руденко под колеса грузовика, прибавил газу и скрылся в тумане.

Через сорок Локтев вернулся на свою квартиру, собрал в сумку теплые вещи и стал ждать ареста. Ожидание затянулось надолго.

Прошла ночь, затем день, ещё день… Две первые недели Локтев часто просыпался ночами от скрипа соседней двери, шума поднимающегося лифта. К концу третьей недели он устал ждать, решив: будь, что будет. От судьбы все равно не уйти. Тревога сменилась равнодушием.

Когда закончилась четвертая неделя, Локтев разобрал сумку, собранную в тюрьму. На пятую неделю вернулся спокойный сон. Локтев вздохнул с облегчением. Он понял: самая страшная страница жизни перевернута, все плохое кончилось.

Нужно жить дальше.

* * * *

Локтев стоял за кулисами и, замирая сердцем, прислушивался к звукам в зрительном зале.

Волна аплодисментов чуть стихла, а затем стала нарастать. «Браво, браво», – какая-то женщина заливалась тонким голосом. Артистов уже в пятый раз вызывали на поклон. Полотнища театрального занавеса трепетали, закрывались и снова расходились в стороны

Локтев, чтобы не мешать снующим взад-вперед артистам, отошел в сторону, встал возле большого, в человеческий рост зеркала. Он проверил, не сполз ли на бок бордовый галстук бабочка. Он так волновался, что едва узнал себя в отражении. Из зеркала на Локтева глянуло немного бледное, но приятное мужское лицо.

Темный фрак, взятый на прокат в театральный мастерской сидел так, будто Локтев только что вышел от модного закройщика. Отросшие чуть вьющиеся волосы намазаны бриолином и зачесаны назад. Белоснежная сорочка, расшитая на груди прозрачными рюшками с вкраплением серебряной нити, не оставляла сомнений в своем французском происхождении. Черные лаковые туфли отражали на своей блестящей поверхности все осветительные приборы. Белые манжеты сорочки выступали из-под рукавов фрака строго на полтора сантиметра.

Все нормально, на уровне. И даже выше.

Выбежавший из-за угла директор театра Олег Михайлович Замятин с разбегу ткнулся носом в плечо Локтева, выругался, поднял глаза.

– А это вы… Господи, что же вы здесь стоите? Скорее на сцену. Публика вас просит

Он подхватил Локтева под руку и, живо перебирая ногами, поволок его за собой. Сегодня Замятин чувствовал себя центром всеобщего внимания и притяжения. Еще со вчерашнего дня его телефон обрывали важные чиновники и представители богемной элиты. Все просили билет или контрамарку, хотя бы на откидные места.

Но билеты были распроданы ещё за неделю до премьеры. Бронь кончилась. На бельэтаже и в партере для тех гостей, кому нельзя было отказать, пришлось расставить стулья и кресла. Однако звонки не прекращались.

Замятин заперся в кабинете и отключил телефон. Однако люди просочились в театр через служебный вход. В коридоре возле приемной образовалась толпа. К четырем часам Замятин кое-как отбился от непрошеных гостей, сел в служебную машину и укатил «Прагу», проверять, все ли готово к вечернему банкету. Сейчас директор, позабыв об усталости и головной боли, испытывал лишь высокий подъем чувств.

На сцене артисты взялись за руки, и все вместе кланялись залу. Наконец, устав бить поклоны, разошлись. Вслед за артистами вышел режиссер спектакля Герман Семенович Старостин. Он с достоинством принял цветы, когда не хватило рук удерживать букеты, отнес цветы за кулисы, свалил их на пол и снова пошел кланяться.

«Автора», – крикнул кто-то в зале.

Но автор, подталкиваемый в спину директором, уже сам спешил на подмостки. Локтев, щурясь от света направленных софитов, вышел на середину сцены, отвесил три поясных поклона. Он шагнул вперед, остановился на самом краю сцены. «Браво», – крикнул знакомый мужской голос.

Журавлев, стоявший внизу послал Локтеву воздушный поцелуй. Мухин стоял рядом с сыщиком. Старик хлопал в ладоши. Журавлев поднял кулак и задрал кверху большой палец.