Амнистия - Троицкий Андрей

Они с приятелями разработали план, простой и эффективный. Именно в простоте была сила этой затеи. Инкассаторская машина в сопровождении милицейских «Жигулей» выезжает из Питера. На глухой дороге её с двух сторон блокируют лесовозами. А дальше дело техники.

Вообщем, все получилось.

И обошлось бы без жертв, без крови. Милиционеров положили на асфальт и связали, а инкассаторов пришлось пристрелить. Потому что один из них хотел выглядеть героем и оказал сопротивление. Наводчик Маслюк погиб в той идиотской перестрелке.

Но деньги они взяли. Мало того, удалось уйти, хотя на ноги подняли всю милицию и оцепили район. Когда милиция заблокировала район места происшествия, они успели выйти из кольца.

На этот раз навар отменный, в пересчете на доллары миллион. Хорошая цифра. Тарасов хотел, чтобы пыль немного улеглась. Они с приятелями некоторое время жили на съемной квартире в Питере, затем перебрались в Петрозаводск. Таскали с собой сумки с деньгами, будто в них была картошка с огорода. Если взглянуть со стороны – прикольное зрелище.

Напрасно потратили время. Петрозаводск город относительно небольшой, там слишком трудно спрятаться.

Тут Тарасову встретился ещё один приятель, тоже бывший спортсмен Осипов. Поговорили по душам. Осипов предложил хороший вариант, мол, отсидитесь у моего брата истопника в поселке на берегу Онеги. Решено, из Петрозаводска они уезжают. Чем скорее, тем лучше. Перед отъездом Тарасов отложил в сторну некоторую сумму, завернул деньги в несколько герметичных пакетов и закопал в надежном месте. «На всякий случай, на черный день», – решил он тогда. Умно поступил. Черный день скоро наступит, а захоронка с деньгами ой как пригодится.

Вчетвером они отправились в Рыбачье. Но что делать дальше? Деньги кровавые. Их надо отстирать. А затем конвертировать.

Осипов отправляется в Москву, где в то время работал охранником у некоего Зеленского, своего земляка, директора туристической фирмы «Онега». Осипов все рассказал своему боссу. Так и так, есть трое ребят, которые недавно грохнули инкассаторов и теперь сидят на мешках с грязными деньгами, не знают, что делать.

Зеленский подключил Субботина. Тот взялся помочь. Вместе со своими телохранителями они выехали в Рыбачье.

Субботин долго торговался, предлагал отмыть деньги за пятьдесят процентов общей суммы. Это, разумеется, форменный грабеж. За отмывку таких процентов не требуют. Тарасов отказался. Спорили они, спорили и сошлись на тридцати процентах. Хотя и это грабеж. Ударили по рукам. А что было дальше?

Братская могила для Алтынова и Яновского. Их убили охранники Субботина, а потом закопали на безлюдном острове, которых в устье Онеги – тысячи.

Ночью телохранители сломали Тарасову ноги, сбросили его с лодки в озеро. Думали он, как топор, на дно пойдет. Слава Богу, не было болевого шока, иначе кранты. Но и так радоваться нечему. Ранняя весна, вода студеная. Тарасов вынырнул метрах в десяти от лодки. С борта его не заметили. Работая одними руками, он плыл четверть часа. Затем перевернулся на спину и попытался отдохнуть. Не удалось, слишком холодно. И перстная вода плохо держала человека.

Он снова плыл, работал руками до боли, до онемения в плечах. Плыл, плыл и плыл… Когда он понял, что сил осталось только на донышке, попалось небольшое бревно. Черное и скользкое, оно лежало на воде, будто долгие годы ждало в этом самом месте тонущего человека. Тарасов стянул с себя брезентовую штормовку и накрепко привязал себя к бревну. Теперь он, по крайней мере, куда меньше шансов утонуть.

Теперь Тарасов почувствовал, как болят сломанные ноги. Но боль – ерунда. Главный враг – это холод. Чтобы победить холод нужно двигаться почти без остановки. Тарасов продолжал работать руками, даже не зная, в какую сторону плывет. Временами он терял сознание, но забытье продолжалось совсем недолго.

Он снова приходил в себя и снова начинал грести. Сколько времени продолжался этот марафон? Час? Может, два часа? Неизвестно. Сознание пропадало и возвращалось. Тарасов чувствовал, что умирает. Но он не умер. Но жизнь не уходила, жизнь не отпускала, жизнь крепко держала его за шкирку. В бледных сумерках северной ночи он увидел землю. Увидел берег, сосны, нависшие над ним.

Он отвязал штормовку от бревна и поплыл к этому спасительному берегу. Сознание оставило Тарасова, когда он выполз из воды на твердую землю. Он снова пришел в себя. Совсем рядом, над черной избушкой, клубился печной дымок. Или эта избушка – видение, плод расстроенных нервов и тяжелой травмы? Тарасов закричал. Последние силы он вложил в этот дикий, отчаянный крик. Дальше пустота.