Охота на крылатого льва - Михалкова Елена

– Один раз, – выдавил Олег. – Когда сын приболел.

– И ничего особенного не заметили?

Он помотал головой.

– Ну вот видите, – спокойно сказал Макар. – Ваша жена от природы совестлива и стыдлива. Совершенно невозможное сочетание для лжеца. Вранье резануло бы вам слух. Так что вы правильно беспокоитесь, Олег. С ней действительно что-то случилось.

Он вернул ему фотографию.

Олег Маткевич был очень упорным и цепким человеком. В том смысле, что, если уж ему в голову приходило какое-то убеждение, оно оставалось с ним практически навсегда. Оторвать от Олега уже закрепившуюся мысль требовало невероятных усилий от того, кто брался за этот подвиг. В офисе Маткевича за глаза называли «центнер»: не из-за его веса, а потому что «хрен сдвинешь», как сказал однажды в сердцах его коллега.

Макар Илюшин, сам не зная того, поставил абсолютный рекорд по разворачиванию Маткевича на сто восемьдесят градусов.

Две минуты.

Именно столько потребовалось Олегу, чтобы отбросить все свои прежние представления об этом человеке.

Кроме того, Олег Маткевич внезапно без всяких видимых оснований подумал, что он дурак. Прежде эта мысль не посещала Маткевича, даже когда оснований было предостаточно. Так что и в этом Илюшину принадлежала пальма первенства.

– Я хочу, чтобы вы ее нашли, – хрипло сказал он, обращаясь только к Макару. Про Сергея Бабкина с этого момента Маткевич забыл.

Макар задумчиво взъерошил волосы.

– Вы можете, – сказал Олег, и это был не вопрос. – Я все сделаю, что надо. Поеду куда надо. Заплачу сколько скажете. Только отыщите ее.

– Ну? – сказал Макар после ухода клиента.

– Что – ну?

– Где твой обычный выход с гармошкой в кирзачах? Где классическое нытье «зачем нам за это браться»? Мне непривычно, если ты не начинаешь нудеть. Сразу неприятное чувство, будто что-то идет не так.

Он выбрался из своего любимого кресла и подошел к окну. Олег Маткевич, сильно ссутулившись, шел через двор к своей машине.

– Жалко мужика, – неопределенно сказал Бабкин.

– Не аргумент, – отмел Макар.

– О’кей. Он платит – мы работаем. Аргумент?

– Пожалуй… – Макар обернулся к другу, пристально вгляделся в него: – Нет, ты все-таки подозрительно спокоен. Что-то тут не так.

– Давно хотел побывать в Венеции, – признался Сергей.

– Ты? В Венеции? Там же нет пива!

– Пиво!

Бабкин щелкнул пальцами, скрылся на кухне и вернулся с двумя запотевшими откупоренными бутылками.

– Нет, я все-таки удивлен тем, как быстро ты согласился на это жутко хлопотное дело, – задумчиво сказал Макар, отпивая из горлышка.

«Столько ума идиоту дадено», – говорила иногда бабушка Сергея, когда он откаблучивал в детстве какой-нибудь особенно занимательный номер. Именно эта фраза пришла ему на ум, пока он смотрел на Макара, беззаботно болтающего ногами на подоконнике. «Удивлен он, а!» Правда заключалась в том, что это было их первое настоящее дело после возвращения Илюшина из небытия. Бабкин взялся бы за него, даже если бы им предстояло искать пропавшую жвачку у ученика третьего класса.

Глотнув пива, Сергей отставил бутылку и прошелся по комнате. Его терзала одна мысль…

– Ты закончил свой ритуальный танец? – осведомился Макар. – Можешь приступать.

– К чему?

– К Серьезному Вопросу. Ты всегда так топчешься, когда хочешь что-то спросить, но думаешь, что поставишь себя этим в глупое положение. Это топтание-прелюдия.

– Брехня! – возмутился Бабкин.

Макар ухмыльнулся.

– Ладно, – сдался Бабкин. – Я вот чего не понял. Откуда ты знал про жену этого Маткевича? Ну, что у нее нет любовника, что она долго привыкает к людям… Ты ведь не лапшу ему на уши вешал, а искренне вещал! И, твою мать, попал в точку!

– Судя по его лицу, да.

– Как ты это сделал? Я уже мозг себе сломал! Что, просканировал эту Маткевич по фотке? Там же просто тетка! С дурацким пером. И все! Неужели по снимку?

Он умоляюще уставился на Макара.

– Ну, почти, – скромно сказал Илюшин. – Можешь считать, что просканировал фотографию.

Бабкин сел на пол и благоговейно уставился на Макара.

– Ты гений, – без всякой иронии сказал он. – Черт возьми, я буду писать о тебе мемуары и прославлюсь!

– Дело в том, – невозмутимо продолжал Илюшин, – что на снимке Вика Маткевич, в девичестве Неверецкая. Я с ней был знаком лет пятнадцать назад.

– Что?

– Или двенадцать…

Макар поднял глаза к потолку и принялся загибать пальцы. Бабкин вскочил.

– Ты! Ее! Знал!

– Ну, знал, – пожал плечами Илюшин. – Не мешай, я пытаюсь вспомнить…

Но Сергей уже кипел вовсю.

– Кашпировский хренов! Просканировал он! А я-то голову себе ломаю, как ты собираешься искать эту тетку. Страна – чужая, язык – неизвестный, на местности ни черта не ориентируемся…

– Язык не такой уж неизвестный, – вставил Макар. – По-итальянски объясниться я худо-бедно смогу. И согласился вовсе не поэтому.

– А почему же?! Дело ведь стопроцентно провальное. Образцовый геморрой на наши задницы! Невозможно найти пропавшего в другой стране, если там нет своих ушей и глаз!

Илюшин одним глотком допил пиво, подбросил пустую бутылку на манер кегли и ловко поймал за горлышко.

– Кто тебе сказал, что у нас нет глаз и ушей?

Клуб «Артемида»

Когда в дверь кабинета постучали, Перигорский только вздохнул. Он уже знал, кто к нему пожаловал. Причем пожаловал без предупреждения, ведь не считать же таковым звонок за двадцать минут до появления. Встречи с Перигорским обговаривались за неделю, за месяц! Но Макар Илюшин, если начинал действовать, то действовал быстро.

Без всякого энтузиазма Перигорский смотрел на приветливого сероглазого парня, идущего к нему с обаятельной улыбкой на очень загорелом лице.

– Рад вас видеть, Игорь Васильевич!

Глава «Артемиды» с сомнением посмотрел на него. Пожевал губами, будто не был уверен, стоит ли вообще вступать в контакт с этими гуманоидами. Но все-таки снизошел:

– Приветствую вас, Макар. И вас… э-э-э…

– Валерий, – подсказал Сергей.

Игорь Васильевич глянул с укором, из чего Бабкин сделал вывод, что пакостник Перигорский прекрасно помнил, как его зовут. Просто хотел в очередной раз подчеркнуть, что из них двоих готов принимать в расчет только Илюшина. Память у лысого хрыча была прекрасная, а после того, как Бабкин два года назад проник на территорию «Артемиды» и произвел там страшный переполох, никогда не забыл бы Сергея.

Сам Перигорский больше всего походил на богомола: высокий, тощий, с огромной, совершенно гладкой головой и коричневыми полукружьями век, которые он часто прикрывал и надолго замирал в такой позе. Очень длинные руки, казалось, жили своей жизнью, отдельной от тела. Бабкин все время ждал, что Перигорский вот-вот сложит их в молитвенном жесте, как это делают хищные насекомые, и в уголке рта у него на миг дернется лапка недоеденной бабочки.

Про бабочек Сергей вспомнил не просто так. Перигорский был создателем и бессменным главой пейнт-клуба «Артемида», с которым Бабкина и Илюшина судьба сталкивала уже дважды. Если в первый раз они попали в строго охраняемый клуб без приглашения (Бабкин приложил для этого массу усилий, и дело закончилось для него плохо), то во второй раз Перигорский лично пригласил их для расследования убийства, случившегося в «Артемиде».

Убийства «бабочки». Проститутки. Ибо «Артемида» была не чем иным, как ролевым клубом, возможно, лучшим в мире, на территории которого реализовывались все желания немногочисленных и очень состоятельных клиентов[1].

Когда его детище называли элитным борделем, Перигорский очень сердился. Он управлял чужими мечтами и фантазиями. Кто еще, скажите на милость, мог этим похвастаться?!

Впрочем, Игорь Васильевич никогда не хвастался. Мелкие, жалкие, суетливые людишки вокруг не могли оценить его величия.

За исключением, пожалуй, единственного человека. Который сидел в эту минуту перед ним и улыбался так славно, что Перигорский улыбнулся бы в ответ, если б эта функция давно не атрофировалась у него за ненадобностью.

– Вы где-то хорошо отдохнули? – проскрипел и тут же поправился: – «Хорошо» беру назад. Вы выглядите похудевшим, Макар.

– Морской круиз, – пояснил Илюшин, почти не погрешив против истины. – Кормежка была так себе[2]. Мы к вам по делу, Игорь Васильевич.

Вот оно! Глава «Артемиды» снова вздохнул. В глубине души, разумеется. Он предпочитал все эмоции проживать внутри, не выпуская их на поверхность.

Перигорский ненавидел быть кому-то благодарным. Благодарность – это всегда долг. Но он не желал грешить против истины: как ни горестно признавать, но ему действительно есть за что быть признательным Илюшину. Конечно, тот работал на Перигорского не бесплатно. Но долг был самого ненавистного для Перигорского свойства – того, что не возвращается деньгами.