Иногда полезно иметь плохую память - Малышева Анна

А кому сказать? Максу? Стыдно. О таком не рассказывают. Придется гордо молчать…"

Она дошла до Пушкинской площади. «Вот тут, рядом, в Соляном переулке… Совсем рядом с домом Жени. Конечно, никакого трупа там больше нет. Давно забрали. Интересно, нашли убийцу или нет? Мне никогда не узнать. Не приду же я туда, в самом деле, не буду спрашивать…» И тут Юлька поняла, что больше всего на свете ей сейчас хочется пойти в Соляной переулок и снова увидеть тот дом. "Говорят, убийцу потом тянет на место преступления, — думала она. — Куда это я иду? Неужели туда?

Половина десятого… Черт, уже поздно. Там никого нет. А разве я хочу кого-то увидеть? Нет уж, лучше никого не видеть, и чтоб меня никто не видел…"

Через пять минут она снова стояла у дома номер 12. Стояла и ругательски себя ругала за эту затею. "Дура, чего приперлась! — говорила она себе. — Стала, как на выставке. Вот сейчас тебя и загребут. Вдруг там засада? Нет, вроде не должно быть. Наверное, просто опечатали квартиру. Куда выходили окна? На улицу, кажется. Да, квартира расположена боком, значит, вон те темные окна, все остальные светлые… А куда, интересно, делся попугай?

Может, его приобщили к вещественным доказательствам? Он ведь говорящий… А может, просто улетел. Ведь окно в кабинете было открыто… Кто же открывает окно, когда в доме есть птица без клетки?! Кто открывает окно… — Юлька замерла; — А ведь это не хозяин открыл. А если убийца?! Но зачем?" Она переступила с ноги на ногу, разглядывая темные окна.

Поймала на себе взгляд проходившего мимо мужчины и поняла, что выглядит довольно странно. Начал накрапывать дождь. «Зайду в подъезд, — решила она. — Постою там, пережду…»

Юлька вошла в подъезд и остановилась в промежутке между внешними и внутренними дверями. Сквозь мутное стекло было видно, что дождь на улице превращается в настоящий ливень. Она вздохнула. «Когда я приучусь носить с собой зонтик? И носовой платок. И не лезть в чужие дела…» Она прикрыла глаза и снова вспомнила мужчину, лежащего на полу в квартире номер 5. Одна его рука была подвернута, и теперь ей казалось, что он что-то в ней держал. "Пистолет? Не успел выстрелить… Как он закричал… Почему он закричал? Кричат ли мужчины, когда понимают, что их хотят убить? В фильмах не кричат.

Это женщины визжат. А в жизни? Кто знает…

Он знал, что я слышу все в трубке. Может, надеялся: я пойму, что с ним что-то случилось, и вызову милицию? Тогда я все сделала правильно. А может, совсем наоборот, думал: я пойму, что в квартире что-то неладно, и не приду? Пожалел, что дал мне адрес? Испугался за меня? А то ведь я пришла бы. И попала прямо в лапы к убийце…"

Юлька вздохнула и открыла глаза. Дождь все усиливался, и нечего было думать о том, чтобы выйти на улицу. Она потупила голову и носком туфли принялась разгребать скомканные бумажки, валявшиеся в углу между дверью и стеной. Больше всего было тех рекламок, которые раздают на улице. Пустая пачка из-под сигарет. Обертка от шоколада. Несколько окурков. И еще что-то маленькое, блестящее.

Юлька заинтересовалась и нагнулась пониже.

Потом носком туфли выпихнула эту блестящую штуку из кучи мусора. Потом наклонилась и подняла ее. Посмотрела, повертела в руках. И уставилась прямо перед собой ничего не видящим взглядом.

— Не может быть, — сказала она себе и обнаружила, что стоит на улице. Ее поливал дождь, теплый вечерний дождь. Она пошла вперед, крепко сжимая кулак. — Этого не может быть, — сказала она кинотеатру «Россия» и памятнику Пушкину перед ним. — Понимаете, этого не может быть!

Она побрела по Тверской, ступая прямо в лужи. Люди с удивлением оглядывались на девушку в легком платье, идущую шагом сомнамбулы под проливным дождем. Ее губы шевелились, словно кого-то в чем-то убеждая.

— Ведь это не правда! — прокричала она гостинице «Минск», цветочному киоску перед ней, швейцару, еле видному за залитыми водой стеклами.

Ей не было холодно, просто струйки дождя щекотали шею. Она то прибавляла шаг, то почти останавливалась.

Спустя какое-то время Юлька обнаружила, что стоит во дворе-колодце. Оглянулась, увидела знакомое железное крыльцо, чуть было не поднялась по ступеням, но вспомнила, что уже поздно, в редакции никого нет. Во дворе было совсем темно, и ей показалось, что уже глубокая ночь. Она отступила к стене и разжала кулак. Еще раз рассмотрела то, что лежало на мокрой ладони. Зажигалка «Зиппо». Красивая, новенькая, дорогая. Серебристого цвета. И она пожалела, что у нее совсем не такая плохая память, как ей всегда казалось.

"Тот день. Три часа, начало четвертого. Он стоит вот здесь, почти на этом самом месте. Испарина на лбу. Измученный взгляд. В этом взгляде — страх. Да, теперь я понимаю, что это был страх. Не слушает меня, не смотрит на меня, потому что обнаружил, что потерял свою зажигалку. Ищет во всех карманах, сходит с ума из-за этой паршивой зажигалки. Тогда я подумала — надо же, он скупой… Говорит: «Я сегодня не в себе, надо встретиться в другой раз». Я тоже не в себе и потому охотно соглашаюсь. Потом он проводит рукой по лицу, я вижу это дерьмовое кольцо и падаю. Потом ничего.

Ничего". Она вздрогнула один раз, другой и уже не переставала дрожать. "Его серые глаза.

Его рот. Его рука, которую я держала. Этого не может быть. Это не его зажигалка. Это его зажигалка. Все именно так. Дерьмо. Дерьмо!"

Юлька вздернула плечи и почувствовала, что к ним прилипло промокшее насквозь платье. «Надо идти домой», — вяло подумала она.

Когда Юлька увидела лицо матери, ей стало стыдно, что за все время она ни разу не подумала о ней. «Надо было сразу идти домой, — укоряла она себя. — А теперь все. Не будет спокойной ночи малышам».

— Юля, что случилось? — сдавленным голосом спросила мать. — В каком ты виде? Он тебя не подвез? Отвечай же! Ты что, плакала?

— Почему ты решила? — не оборачиваясь, спросила Юлька. — Если ты про тушь и прочую косметику, то ее смыл дождь. И я дико устала.

— Ты что, шла пешком?!

— Да. У него сломалась машина. Мы были уже на Рождественском бульваре, а его колымага ни туда ни сюда… И еще этот дождина. Я его там бросила и пошла пешком. — Юлька врала вяло, без вдохновения. И сама видела, что мать нисколько ей не верит.

— Переоденься, — засуетилась мать, немного опомнившись и сменив праведный гнев на милость. — И выпей кофе.

— Ладно, ладно, — вяло соглашалась Юлька. Через несколько минут, переодевшись, она уже пила свой любимый слабый кофе с бальзамом. Мать больше не расспрашивала ее ни о чем — у Юльки было слишком мрачное лицо.

— Я пойду, у меня срочный перевод, — только и сказала мать. — Прими душ. А еще лучше — горячую ванну.

— Да, спасибо, — несколько невпопад отозвалась Юлька, и мать, вздохнув, оставила ее одну. Юлька подперла щеку кулаком и уставилась в потолок.

"Итак, он был там в тот день, — сказала она себе. — Это я могу утверждать. Тот человек сказал мне о нем. Он потерял где-то зажигалку.

Я ее нашла именно там, где жил этот человек. Он был сам не свой, когда разговаривал со мной во дворе. Неужели он убил? Открыл дверь, вошел, выстрелил… Какой мрак, какой вокруг мрак. А все было так светло, так хорошо! Мы плясали, сначала — «Муж пошел за пивом», потом — румбу. И его серые глаза смеялись… Нельзя больше думать о его глазах.

Нельзя думать о нем".

Зазвонил телефон. Юлька услышала, как мать вышла из своей комнаты, где сидела над переводом, и взяла трубку. Потом она позвала Юльку.

— Это Макс звонил, — сказала она. — Сейчас придет. Хочет непременно с тобой увидеться. Я сказала, что ты плохо себя чувствуешь, а он ответил, что тем более должен с тобой поговорить. Какой он все-таки навязчивый.

— Как настоящий друг, — пробормотала Юлька.

Они сидели у нее в комнате, и Юлька плакала — во второй раз за этот день и, может быть, всего в десятый за всю свою взрослую жизнь.

Макс не знал, как к ней подступиться. Все, что он мог сделать, — это принести ей воды и плотнее прикрыть дверь.

— Вытрись, — попросил он. — Сегодня и так слишком мокро.

— Так обидно… — прошептала она, вытирая лицо краем простыни. Она сидела на постели, поджав под себя ноги. Зажигалка валялась рядом на покрывале. Макс взял ее в руки и внимательно рассмотрел.

— Конечно, ты стерла все отпечатки, — вздохнул он. — А какая была бы улика!

— Тебе бы только улики. А до человека тебе дела нет. — Юлька почувствовала себя легче, начиная обычную перебранку с Максом. — На тебя даже не произвело никакого впечатления то, что меня изнасиловали. Скажи-ка мне, как бы твой Фрейд объяснил этот его поступок? С точки зрения его сексуальной недоразвитости?

— Нет, с точки зрения его подавленной агрессии, — мигом ответил Макс. — Видишь ли, твой жених…

Юлька протестующе подняла руку.

— Прекрасно, твой бывший жених относится, по-видимому, к тем человеческим особям; которые подавляют в себе все эмоции, в том числе и сексуальную агрессию, до того момента, пока эта агрессия не выйдет наружу спонтанным потоком…