Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски - Крамер Марина

– Больно? – криво усмехнувшись, переспросил Женька, глядя ей в лицо. – Что такое физическая боль по сравнению с тем, что творится у меня внутри, в душе, а?! Больно…

– Прости… – прошептала она, прижавшись к нему и обхватив руками за талию. – Прости меня, мой мальчик…

Хохол перевел дыхание и похлопал ее по руке:

– Давай спать. Скоро утро.

– Женя…

– Не надо, Маринка. Не говори ничего, и так все ясно.

Он высвободился из ее объятий и лег, отвернувшись и сунув голову под подушку. Марина посидела еще какое-то время, потом поднялась, набросила халат, валявшийся на пуфе перед зеркальным столиком, и, прихрамывая, пошла на террасу, прихватив по дороге из кухни бутылку текилы, стакан и оливки в стеклянной баночке.

Опустившись в плетеное подвесное кресло, она откупорила бутылку, плеснув напиток в стакан почти до края, открыла оливки, которые мастерски солила Корнелия, забросила в рот пару штук и задумалась. Возможно, Женька прав в своем упрямстве и нежелании ехать в Россию. Но и терпеть мучительные сны и тупую, ноющую тоску тоже сил нет. Избавиться от этого можно только одним способом…

Через две недели Женька привез авиабилеты и паспорта с российскими визами, молча бросил их на колени сидевшей перед телевизором Марины и сразу вышел из дома, забрав Егора и направляясь с ним в сторону пляжа. Выйдя на террасу, Коваль увидела, как они с сыном сталкивают в воду лодку Кристаса, как Женька берет весла и усаживает Егора на скамью.

Вечером, когда они вернулись и сидели за столом, ужиная, Марина внезапно встала, подошла к Женьке сзади, обняла его за шею:

– Спасибо, родной. Я никогда этого не забуду.

– Забудешь, – буркнул он. – Но мне по фигу. Хочешь – получаешь. Ты всегда так делала.

– Не переживай, все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Но Хохол слишком долго жил с ней, чтобы поверить. И слишком хорошо знал манеру своей любимой обострять все до крайности. Он тяжело вздохнул и, освободившись от ее рук, вышел на террасу, закурил, глядя на спокойную морскую гладь, простирающуюся до самого горизонта. Садилось солнце, и его красноватый бок уже почти совсем скрылся. На небе отчетливо вырисовывались яркие полосы.

«Завтра будет ветер», – отрешенно подумал Хохол, затягиваясь дымом.

Огромные белые облака из иллюминатора самолета казались пуховыми перинами, разложенными для просушки на жарком летнем солнце. Именно так поступала старая баба Настя, проветривая постели после долгой зимы и готовя их к новой зимовке. Хохол напряженно смотрел вниз, а облака все не кончались. В среднем кресле мирно спал Егорка, а рядом с ним дремала Марина, вытянув в проход больную ногу. Женька нервничал и сам не мог понять причину. Злость на Коваль, заставившую его лететь в Москву, прошла, но на душе все равно лежал камень. Что-то должно было случиться, что-то такое, чего ни изменить, ни предотвратить он, Хохол, не сможет.

Проснулась Марина, сладко потянулась всем телом, как кошка:

– Жек… долго еще?

– Нет, минут через двадцать уже сядем. Надо Егора будить.

– Пусть пока поспит. А ты чего такой мрачный, а? – Она дотянулась до его лица и погладила по щеке. – Жень…

– Да нормально все, – отмахнулся Хохол, отметив про себя, что не смог справиться с эмоциями и чуткая Коваль сразу уловила перемену в его настроении.

– Сейчас сразу к отцу, в душ, поспать – и потом поедем по Москве, я Егору обещала. – Марина снова потянулась и вернула спинку кресла в вертикальное положение. – Ты знаешь, у меня так на душе спокойно, – призналась она, глядя на Женьку широко распахнутыми глазами. – Уже давно так не было…

«Значит, с ней все будет в порядке, – с облегчением подумал Хохол. – Иначе она чувствовала бы – всегда знала, когда что-то с ней должно случиться».

И все бы ничего – и перелет, и первые шаги по трапу в Домодедово…

Однако произошло то, к чему ни Марина, ни Хохол оказались не готовы.

Коваль уже прошла таможенный контроль, выслушав от хмурого таможенника дежурное «Добро пожаловать», взяла за руку Егорку и встала чуть поодаль, ожидая Женьку. Но тот застопорился. Молодая таможенница сличала фотографию в паспорте, то и дело поднимая глаза на невозмутимого Хохла, потом смотрела куда-то под стойку, на которой лежали документы. Марина ощутила какой-то холодок и неприятное чувство, постепенно захватывающее ее всю. Она вдруг поняла, что совершила самую большую глупость в своей жизни, заставив Женьку приехать сюда.

– Мам, ну чего там папа застрял? – теребил ее за рукав плаща Егорка, но Марина не отвечала, словно парализованная страхом.

Около Хохла вдруг возникли трое в милицейской форме, старший что-то сказал, и Женька спокойно протянул руки, на которых моментально защелкнулись наручники. В его взгляде, брошенном в сторону Марины, ясно читалось – теперь все… Он уставился в лицо Коваль, давая понять, что нужно делать вид, что они незнакомы, просто попутчики – не более… Она качнулась, неловко наступив на правую ногу, оперлась на трость и закусила губу.

Народ с любопытством наблюдал за процедурой ареста, за тем, как три милиционера уводили куда-то Хохла, за тем, как Марина бессильно съехала по стене вниз, уронив трость и сумку, закрыла руками лицо. Егорка, совершенно растерянный и напуганный, крутил головенкой и пытался поднять мать на ноги, бормоча сквозь слезы по-английски:

– Мамуля… не надо, мамуля… где папа? Куда они забрали папу? Папа…

К ним подошла сотрудница аэропорта, тронула Марину за плечо и спросила:

– Мэм, я могу чем-то помочь?

– Нет, – пробормотала Коваль, вставая и приводя себя в порядок. – Грег, идем.

Взяв сына за руку, она направилась к багажной секции, сняла с транспортера чемодан и рюкзачок Егорки.

– Мама… куда ушел папа? – снова всхлипнул сын, и Марина, вдруг став снова собой, резко бросила:

– А ну не ной! Ты мужик или кто?! Папа вернется, это просто недоразумение. Мы сейчас поедем к деду, а если я услышу еще хоть звук от тебя, ты получишь, понял?

Егор обижено всхлипнул, но послушно достал платок и вытер глаза, надел рюкзак и потянулся к чемодану, вытаскивая длинную ручку:

– Я повезу.

– Не надо, сама. Идем.

Они быстро взяли такси, потому что ценой Марина не поинтересовалась, ей было все равно, главное – скорее добраться до отца, взять себя в руки и здраво оценить ситуацию, чтобы принять решение.

«Значит, он и в самом деле устроил дома что-то невообразимое, раз даже в розыск его объявили… Вот дура, надо было слушаться и сидеть на Кипре! Что теперь делать, а? Я не вытащу его, это ведь ясно – кто я? Меня нет, есть только могильный холм на кладбище… твою мать! Восставшая из ада!»

– …Рассчитываться будете, или мне еще пару часов тут постоять? – вернул ее к действительности голос таксиста.

– Да, извините, я задумалась. – Марина, не глядя, сунула водителю несколько бумажек и по отражению в зеркале поняла, что переплатила.

Таксист оказался столь любезен, что помог донести чемодан до лифта и пожелал приятного отдыха.

Виктор Иванович, открывший дверь, сюрприза не ожидал, сперва не узнал гостей, а потом, приглядевшись, схватился за сердце:

– Марина, дочка! Нельзя же так!

Коваль молча впихнула в квартиру Егора и чемодан, закрыла дверь и устало опустилась на полку для обуви.

– Что… случилось? – спросил отец, видя, что она явно не в себе.

– Папа… Женьку арестовали прямо на таможне…

– Как?! За что?!

– Я не знаю, за что! Может, ты мне расскажешь?

Виктор Иванович покачал головой, потом обернулся к замершему у двери внуку:

– Егорка, как вырос-то! Узнал деда? – мальчик нерешительно кивнул, косо глянув при этом на мать. – Ну, что ж мы в коридоре-то… раздевайтесь, Мариша! – спохватился отец, помогая ей встать. – Не предупредили, я бы встретил…

– Встретили нас уже, – резко бросила дочь, вешая плащ и сбрасывая туфли. – Так встретили – никому не снилось! Пап, ты не кипешись, – попросила она, помогая Егору снять куртку. – Мы пока не голодные… да мне и не полезет сейчас ничего.

Отец покачал головой, обнял внука, легонько щелкнув при этом по носу, и повел в комнату. Марина двинулась следом, опустилась в стоящее у двери кресло и почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Такое бывало после нервного напряжения, когда приходилось концентрироваться, а потом резко наступало расслабление. Она ущипнула себя за мочку уха, а затем сильно ударила по щеке.

– Мам, ты чего? – удивленно спросил сын, вздрогнув от неожиданного звука. – Зачем ты бьешь себя?

– Уже не бью. Иди ко мне.

Егор проворно соскочил с дивана, на который успел забраться с ногами, и залез к Марине на руки, прижался всем тельцем. Коваль обняла его и уткнулась лицом в волосы. Они остались вдвоем, без Женьки, и Марина растерялась – она отвыкла быть без него. Без его заботы и опеки. Мало того – она оказалась фактически на чужой территории, без помощи, без поддержки, с ребенком и арестованным любовником. Кстати, по ее вине арестованным… Если бы еще знать, за что.