Испить чашу до дна - Михайлова Евгения

— Понимаю.

— Только я и Стасу ничего не говорил про квартиру.

— Ему рассказала Валерия. Незадолго до гибели.

— И он понес… Стас — не Лера, умом не блещет.

— Да, ваша жена говорила, что вы его любите меньше.

— Это просто ее идея-фикс. На самом деле я много вложил в своего первого ребенка, Валерия в чем-то была мной, если это понятно. Стас… Знаешь, если бы я пытался больше с ним общаться, Анна ревновала бы. Она его узурпировала. С этим связано и мое несколько отстраненное к нему отношение, и его инфантилизм.

— А почему вы скрывали то, что купили Валерии квартиру?

— Ну как сказать. Я не скрывал. Просто хотел поставить семью перед фактом из-за пунктика Анны — о том, что я сына люблю меньше. Она становится не совсем вменяемой, когда речь заходит об этом. Ведь вполне логично обеспечить отдельным жильем старшую, совсем взрослую, самостоятельную дочь. Ей нужно было создавать семью. Стас еще долго будет кормиться из соски, которую сует ему в рот мама. Извини, просто Анна немного раздражает меня своей субъективностью.

— Да мне что. Под каждой крышей — свои мыши. Наша логика простая. Если знают два человека, может узнать любое количество людей. Тем более эти два человека — достаточно коммуникабельны. Так что вы не можете точно знать о том, что Ольга Ветрова не обладала этой информацией.

— Сережа, подозревать Олю в убийстве Валерии — значит просто убить меня. Я к тебе обращаюсь за помощью. Этот вопрос нужно как-то снять.

— Как-то… Это делается одним способом — все проговаривается и проверяется. Ей придется через это пройти. Я обещаю, что мы будем осторожны, хотя бы из-за ее состояния здоровья.

— Спасибо. Сережа, я иногда просто с ума схожу, думая о том, что произошло с Валерией. О том, что это могла сделать жена ее любовника, я заявил совершенно сознательно. Вот уж где мотив, вы не можете этого не признать. И ей не пришлось бы сталкивать ее самой. Сейчас нет проблем нанять кого-то для такой услуги. Честно, я сильно сомневаюсь, что вы сможете в этом разобраться. Я думаю еще об одном варианте. Сам Андрей Семенов. Я купил эту квартиру, чтоб Лера жила там с ним, она безумно его любила. У него семья, ребенок… Хотя она все отдала бы за то, чтоб он к ней ушел, и я пытался ей в этом помочь. Но он не любил ее никогда. Так, придерживал, не отталкивал, не отказывал. Она простила ему такое предательство! Когда Андрей бросил ее, чтобы жениться на невесте своего брата. Лера могла ему надоесть, понимаешь? Лера — очень настойчивая, она способна требовать. А он — крайне заносчивый парень. Ненавижу его, если по правде. Моя дочь была готова на любые унижения, лишь бы его удержать. А если… Если он такой спектакль разыграл: вроде утонул, а потом с Лерой покончил, рассчитывая вернуться к семье каким-то образом? Он не знал, что жена предаст его так же, как он предал Леру! Может, он вообще где-то рядом, в Москве… Вы об этом не думали?

— Я навожу справки об Андрее Семенове по просьбе его жены и брата. Они тоже допускают, что он жив.

— Как странно… Странно, что и мне пришла в голову эта мысль. Понимаешь, я его знал, он учился у нас, бывал в доме. Слишком яркий, слишком неудобный и сильный физически человек для того, чтобы тихо пойти ко дну. Говоришь, брат тоже просил его найти? А я допускаю и третий вариант. Что этот брат его и утопил. Он ведь оставил семью и троих детей ради нее, как я слышал. Эта Лиля, из-за которой произошло столько несчастий, — она не просто слишком красива. Я, например, не могу ее видеть. Мне кажется, таких когда-то сжигали на кострах, как ведьм. И дело не в ее внешности.

— Виктор Павлович! — с деланым возмущением воскликнул Сергей. — Надеюсь, вы не одобряете столь безумную практику?

— Одобряю, — устало улыбнулся Осипов. — На самом деле безумие заключается в том, что произошло с Лерой и Олей. Ночью я лежу и думаю: может, во мне есть какой-то брак, какой-то грех, черное поле, раз такое происходит с моими близкими людьми? Сережа, я боюсь, что это еще не все, вот в чем дело.

Андрей уже почти месяц жил в другом сарае вместе с тремя пленниками, ни один из которых толком не понимал, как и почему здесь оказался. Двое — Игорь и Олег — родом из Киева, Александр, как и Андрей, приехал в мае в столицу Украины отдохнуть, только он был из Питера. Собственно, они почти не разговаривали: их тюремщики — Рахим и Карим — явно подслушивали, работать всех заставляли до полного изнеможения, практически морили голодом. Наркотик кололи только тем, кто чего-то требовал. Чаще всего это был Игорь, самый молодой из них. Он страшно страдал от недоедания. Андрей иногда отдавал ему кусочек своего ломтя хлеба. Но Игорь все слабел, наркотик явно его добивал. По утрам конвоиры его просто выволакивали наружу, он заваливался на ходу. Однажды утром Игоря не смогли разбудить. Рахим и Карим попинали его ногами, Андрей пощупал пульс, сердце, сказал: «Он мертв». В этом бараке было окошко. Они втроем стояли у него и смотрели, как их палачи заталкивали мертвое тело в выгребную яму. Потом их погнали на работу. Андрей взял лопату и подумал, что ждать можно лишь одного: когда тебя эти ублюдки затолкают в дерьмо. Ждать? Или попросить укол, как сделал вчера вечером Александр? Может, лучше сразу, сейчас, да так, чтоб хоть одному голову разнести? И вдруг как будто легкое облако пролетело перед глазами, хотя он ни разу здесь не смотрел на небо. Это весточка от Лили, Вики или мамы, подумал он. Надо продержаться еще. В этом сарае пол состоял из уложенных в ряды булыжников. Вечером, когда Рахим и Карим ушли в дом, пленники забылись больным, неспокойным сном, Андрей достал из-под ремня крепкую дощечку, он ее нашел и спрятал во время работы. Он до рассвета выковыривал один булыжник. Когда получилось, вернул его на место. На следующий день во время работы он сломал пилу. Подозвал Рахима, показал, тот замахнулся, чтобы ударить, встретил его взгляд, опустил руку, пошел за другой. Андрей, разрывая в кровь руки, отломил часть лезвия пилы и быстро сунул под ремень брюк. Затем толкнул поленницу, и дрова рассыпались.

— Это не я виноват, — сказал он вернувшемуся Рахиму, который произносил какие-то ругательства на своем языке. — Неправильно сложили, ты что, не видишь?

— Делай!

Рахим сунул ему другую пилу, забрал часть сломанной и пошел выбрасывать.

Ночью Андрей вынул булыжник и начал его затачивать с одной стороны. К утру положил в ямку кусок пилы, потом вернул на место булыжник.

Однажды утром пленники обнаружили, что братья, как они называли своих тюремщиков, явно не вышли из наркотического кайфа. Они вели себя неадекватно, много и без толку суетились, постоянно смеялись. Вечером они не принесли им обычного ужина — хлеба и воды. Вообще появились только к ночи, оба уже плохо держались на ногах и заходились от безумного смеха.

— Кушять! — прокричал Рахим, и оба вывалили на пол что-то из пакета. В сарае было практически темно, горела крошечная лампочка-миньон. Когда братья ушли, встали над странной серой кучкой: это оказались дохлые крысы. Александр тонко вскрикнул и зарылся в тряпье, которое служило им постелью. Его трясло. Остальные молча отодвинулись. Потом все легли, закрыли глаза, но спать никто не мог. Андрей достал свой булыжник, оценил его возможности как оружия, — не годится. Камень все еще был недостаточно острым. Он пилил его до утра, лампочка уже погасла, он работал на ощупь. На рассвете услышал странные звуки. Оглянулся, встал. Александр пытался есть крысу, скрючивался, мучаясь рвотными спазмами, потом опять возвращался. Андрей схватил его за плечи и бросил на пол.

— Ты отравишься и сдохнешь в страшных муках, ты сошел с ума! Они наверняка отравили их!

— Мы все сдохнем в муках в любом случае, — прошептал Александр. — Чего тянуть? Я не могу выносить голода.

— Подожди, — сказал Андрей. — Я вытащил у Рахима один пузырек дряни, которую он тебе вводит. На всякий случай. Выпей просто. От этого ты уснешь хотя бы.

Александр уснул, Андрей работал, пока не услышал шаги за дверью. В этот день он падал от слабости и усталости, как Александр. Когда им вечером бросили хлеб, у них не было сил жевать. Жизнь подходила к концу. Он провалился не в сон, а в темную бездну, мечтая не проснуться. Они все мечтали умереть во сне.

Поздним утром Марат вошел в свой особняк. Чувствовал он себя неважно. Из спальни навстречу выползла Марыся, с мятым со сна лицом, зевая во весь рот. Она уставилась на него удивленно.

— Ой! Ты! А я хотела тебе позвонить и поехать в больницу. Ну, после того, как Нинка придет и чего-то приготовит.

— Как видишь, ты опоздала. Мне ничего не нужно.

Он с вожделением посмотрел на ее голую грудь в вырезе прозрачной ночной сорочки, на тело откормленной, безмятежной, аппетитной телки. Хорошо, что она не успела одеться. Он схватил Марысю в охапку, она, хихикая, охотно вернулась в кровать. Его мучила одна мысль. Он убедился в том, что не стал импотентом! Злость и желание отомстить Лиле не то чтобы совсем прошли, просто нужно подумать. Она должна ответить, но как… Самой сладкой местью было бы заставить ее каким-то образом захотеть его. Хоть с уколом, есть же такие. Конечно, ее второй муженек не намного лучше первого. Но он явно боялся, что Марат напишет заявление, скажет правду. Вообще-то она заслужила, чтобы ее заперли. И там можно делать, что хочешь. Но ему дорога собственная мужская репутация. Это ее спасение.