Сердце Черной Мадонны - Володарская Ольга

– Прости за бестактность, но с ней ведь спать надо.

– Ей не секс нужен от меня, мы и близки-то были раза три всего. Ей надо о ком-то заботиться, кого-то любить. Потом, она мной хвалится перед подругами. – Он немного смущенно улыбнулся. – А может, мне на ней жениться?

– Ты дурак, что ли? Давай я тебя манекенщиком устрою. И деньги появятся свои, и женщины богатые, причем не чета невесте твоей – красавицы.

– Еще чего! – фыркнул Лешка, после чего схватил Ирку на руки и поволок в другую комнату со словами: – А сейчас я перед тобой своими тряпками хвалиться буду. Позеленеешь от зависти.

Уже больше месяца Ирка жила у Алана. Для нее это было непривычно, ведь она впервые поселилась с мужчиной под одной крышей. Сначала боялась, что быт сведет на нет все их взаимопонимания, но оказалось, что по хозяйству у Ку управляется очень расторопная женщина, и Ирке не гладить, не убирать не надо. Знай, живи да радуйся.

Они вместе ездили в офис на «Мерседесе» Ку, обедали в ресторане во время перерыва, вечерами проводили время то на выставках, то в кинотеатрах, иногда ходили в гости к Лешке. То есть у Ирки началась совсем другая жизнь, и все ее в ней устраивало, кроме одного обстоятельства – она так и не полюбила Алана. Он был ей приятен, но и только. И сколько она ни пыталась выжать из себя хоть слабое подобие романтического чувства, ничего у нее не получалось. Алан не будил в ней ни любви, ни страсти, лишь уважение, интерес, приязнь… И это угнетало. Заставляло чувствовать себя какой-то ущербной (мысли о том, что Алан просто не ее мужчина, она не допускала, наоборот, уверяла себя: если любить, то именно его!). «Неужели, – думала Ирка, – я не способна на настоящее чувство? Неужели я была права, говоря, что лимит на любовь, выделенный на нашу семью, исчерпала наша с Лешкой маменька?»

Вот такие мысли нет-нет да и омрачали Иркину жизнь. А в остальном все было прекрасно. Зарплата выросла, на хозяйство тратиться не приходилось, подарки Алан дарил часто и со вкусом.

В одном из таких подарков – в шикарном бархатном платье – Ирка отправилась на презентацию нового клипа Алана. Сам Ку подобные мероприятия не любил, но так как виновником события был именно он, через силу согласился. Ирка его неприятие светских вечеринок не понимала – весело, сытно, пьяно, люди интересные кругом… Но Алан их избегал по одной, скрываемой им от всех причине: он умирал от неуверенности в себе при большом скоплении людей. Стоило ему попасть в центр внимания, как он вновь превращался в Леню Кукушкина и начинал стыдиться себя, своей пьяницы-мамы, своего бедного языка. Хотя теперь никто не посмел бы над ним посмеяться, а его словарный запас стал настолько велик, что некоторые, не слишком развитые умственно, его даже не понимали. Спокоен он был только на съемочной площадке и в обществе Ирки.

Новое творение Алана произвело фурор, но даже это не заставило режиссера задержаться на вечеринке. Сразу после демонстрации клипа Алан начал уговаривать Ирку уйти. Вид у него был такой несчастный, что она согласилась.

Когда Ирка и Ку подошли к машине, в другую садилась пара, которую они не видели на презентации, что и немудрено при таком скоплении людей. Мужчина был очень полным, маленьким, с зализанными редкими волосами и водянистыми глазами, зато дама блистала красотой. Алан замер, глядя в ее изумрудные глаза. Ирку это поразило – раньше Ку никогда не заглядывался на женщин.

– Леня? – Женщина неожиданно остановилась, чуть сощурясь, посмотрела пристально.

– Да, это я. – Алан не был похож на себя. Он побледнел, опустил плечи, даже будто стал ниже ростом, напомнив Ирке провинившегося раба из сериала про Изауру.

– Помнишь меня? – Женщина не сомневалась, что он помнит, иначе не стояла бы столь горделиво и не улыбалась бы так торжествующе.

Только тут до Ирки дошло, кто перед ней. Она еще раз окинула женщину взором – хрупкая, румяная, зеленоглазая, с копной светлых волос. Точно, Люба. Одета прекрасно: облегающее платье, замшевые сапоги, норковое манто, к тому же в ушах настоящие бриллианты. От провинциальной девчушки не осталось и следа. Стильная, богатая, уверенная в себе, только сразу видно: легкодоступная, порочная. Но тут уж ничего не поделаешь – видимо, такая наследственность.

Ирина угадала: Люба была шлюхой в третьем поколении. Можно сказать, потомственной шлюхой. А почему нет? Бывают же династии врачей, милиционеров, а в их роду женщины – мужчин в нем просто не было – могли похвастаться небывалой половой активностью.

Началось все с бабки Фроси (хотя, может, и раньше, просто об этом история умалчивает). Люба прекрасно помнила, хоть и прошло с той поры немало лет, как шестидесятилетняя бабка принимала в доме своего любовника – сына соседки. Тому было не больше сорока, но другие женщины, кроме Фроси, его не интересовали.

А как бабка начинала! Вся деревня до сих пор рассказывает. Шел 1945 год. Кончилась война, с фронта пришли мужики. Истосковавшиеся по мужской ласке, бабы из кожи вон лезли, чтобы завлечь хоть одного. Надо сказать, что вернулись в родную деревню немногие – два женатых тракториста, гармонист-пьяница (он остался без ног), конюх-бобыль да бывший председатель-вдовец. На холостяков началась охота. Бабы как с ума посходили: каждая служивого на пироги зовет, каждая на все готова. Мужики – ни в какую. А оказалось, что они, в том числе и женатые трактористы, за исключением конюха, которому вместе с ногами оторвало самую что ни на есть главную мужскую часть, ночами к Фроське похаживают. Причем ни один без ласки не был отпущен, да, как видно, такой, что сам председатель захотел на ней жениться. Фрося отказала – ее и так жизнь вполне устраивала. Через год она родила здоровую девчонку – поди разбери, от кого.

Дочь с младенчества походила на мать, как капелька. Зеленые глаза, светлые волосики, ангельское личико. Чудо, а не ребенок.

Назвали новорожденную Галиной. Пошла она в мать не только лицом, но и характером. Уже в пятнадцать попросилась замуж, а когда маманя не позволила, сбежала без благословения. Вернулась в родную деревню через два с половиной года с маленькой Любашей на руках. Стоило соседям только глянуть на малышку – всем стало ясно, что Фросина смена подрастает.

Так и зажили втроем. Бабка в одной комнате любовников принимает, мать – в другой, а Люба в колыбели пузыри пускает, не зная еще, что от судьбы не уйдешь. Когда Гале исполнилось двадцать, она вновь сбежала. Вернулась на этот раз попозже, через три года, но опять с орущим свертком. Так и пропадала раз в пять лет. Деревенские остряки шутили – работает вахтовым методом.

В свои пятнадцать Люба от матушки отличалась сильно. Самое главное отличие – ее девственность. Девушка была невинна и, казалось, останется такой до свадьбы. Деревенские нострадамусы даже закрякали разочарованно. Кто-то злорадно шипел, мол, в семье не без урода. Все они ошибались. Любаша намеревалась расстаться с девственностью в ближайшем будущем, но в отличие от своих непутевых родственниц с выгодой для себя.