Эти глаза напротив - Ольховская Анна

– Вот идиоты! – страдальчески поморщился Дворкин. – Ну зачем?! Я ведь их просил – ни в коем случае не возвращаться! Пользы от них здесь никакой…

– Они не сами вернулись, – глухо проговорил Павел. – Их вернули. И это сейчас не совсем они.

– Что значит – не совсем они? – Моника растерянно посмотрела на меня, потом – снова на Павла. – Паша, что с папой? Он ведь жив? С ним ничего не случилось?

– Физически – ничего.

– А тогда что? Ну не молчи ты! Что с папой?!

Павел беспомощно посмотрел на меня – сам он, настроенный на эмоции и душу своей любимой, уже не справлялся с нарастающим там потоком страха и боли. И вероятно, ощущал приближение очередного срыва – Моника и так хорошо держалась все это время. На удивление хорошо.

А я ведь все-таки психолог как-никак…

Только сейчас, вот здесь и сейчас, было именно никак. Никакущий сейчас из меня психолог.

Потому что пострадал не только отец Моники. Но и двое самых любимых моих мужчин. Брат и… Нет, не жених. И не бойфренд. Пока – только друг. Я для него. Но не он для меня…

Хотелось точно так же, как и Моника, кричать сейчас от боли и страха, требовать ответа, поддержки, утешительных слов и обещаний. Обещаний, что все будет хорошо. И Олежка с Мартином снова вернутся, станут прежними. Ведь те охранники, что стреляли в Монику и нас с Павлом, мгновенно стали прежними, как только ментальная атака прекратилась, ведь правда?

Кривда. Охранники были среди своих, а наши близкие – там, среди…

А среди кого, кстати? Мы ведь так толком и не знаем, кто помогает Магдалене. И в чем их интерес. Вряд ли ради денег…

Все это колючим перекати-полем промчалось у меня в голове, вынося вон способность управлять эмоциями и чувствами.

Но мгновенно рассыпалось на отдельные колючки, налетев на умоляющее:

«Варя! Ну пожалуйста! Я постараюсь помочь нашим, возьми на себя Монику!»

Аргумент.

Я прошлась колючками по самым дальним закоулкам души, собрав все обнаруженные крохи сил, и, ласково приобняв дрожавшую девушку за плечи, укоризненно произнесла:

– Ну что ты пристала к парню? Эгоистка ты все-таки, Моника! Бессовестная эгоистка!

Клин, как говорится, клином. Рыдания и истерика вместе с Моникой офигели от неожиданности. Они ожидали, вероятно, утешений, объяснений, уговоров, вытирания соплей и слез, но никак не упреков.

Моника резко замолчала, словно поперхнулась воздухом, трудно сглотнула и нахмурилась:

– Я? Эгоистка?!

– Ты! Ты чего разоралась? Или забыла, что Павел только-только очнулся? Что он очень слаб? Что ему в любой момент может стать хуже? Кстати, вон, посмотри, что ты наделала! Павел снова отключился!

Ну да, удар, как говорится, ниже пояса – Павел явно не отключился, а снова в трансе, но сейчас не до реверансов и трепетного дрожания веера. Психика Моники очень неустойчива, и истерика ей точно навредит гораздо больше, чем раскаяние и угрызения совести.

– Паша?.. – Девушка растерянно перевела взгляд на замершего с закрытыми глазами Павла и судорожно вцепилась в его руку. – Пашенька! Прости меня, пожалуйста! Доктор! Ну помогите же ему!

– Помогу, голубушка, обязательно помогу, – участливо произнес Виталий Сергеевич, обменявшись понимающими взглядами с Дворкиным. – Если вы не будете мне мешать. Вы сейчас идите к себе, в свою комнату. Варя пойдет с вами…

Вот уж нет! Ни за что! Я хочу быть здесь, сейчас мониторы внешних камер видеонаблюдения наладят, и станет понятно, что происходит там, снаружи. Может, не так уж все и страшно?

Судя по всему, Виталий Сергеевич сумел правильно прочитать эмоции на моем лице, потому что он поджал губы, нахмурился и в утвердительной форме продолжил:

– Да, Варя будет с вами, не волнуйтесь. Вам следует отдохнуть, поспать, вы еще слишком слабы. Я скоро к вам приду, дам успокоительное. А пока вы будете спать, я смогу заниматься только Павлом, ни на что не отвлекаясь.

– И поможете ему? – жалобно пролепетала Моника. – Обещаете?

– Обязательно! Обещаю!

– Ну хорошо. Варя, пойдем!

– Да, конечно.

Поскольку я по-прежнему обнимала девушку за плечи, придать ей нужное направление движения было просто.

Мы пошли к нашему «тамбуру», а в холле тем временем суета и беготня прекратились. Охранники рассредоточилось вдоль стен, заняв все свободные диваны и кресла – смысла стоять неподвижными столбами не было, силы следовало беречь. Дворкин вместе с двумя помощниками возились с мониторами, медики собрались было отвезти каталку с Павлом в его палату, но Виталий Сергеевич что-то коротко сказал, и каталка осталась на месте.

– С ним ведь все будет хорошо? – с надеждой заглянула мне в глаза Моника.

С кем именно «с ним» – с отцом или с Павлом, я уточнять не стала, просто уверенно кивнула:

– Именно так. Ни секунды не сомневайся в этом!

– А куда мы пойдем – к тебе или ко мне? Ты ведь останешься со мной?

– К тебе – доктор нас там искать будет.

– Так ты останешься?

– Останусь, конечно. Мне тоже надо отдохнуть.

Вру. И очень надеюсь, что убедительно.

Я привела Монику в ее комнату, оказавшуюся зеркальной копией моей. Хотела сразу уложить ее в кровать, но пока не удалось – упрямица тормознула возле кресла и плюхнулась в его широкие кожаные объятия:

– Варя, пока не пришел доктор, объясни мне, пожалуйста, что имел в виду Павел?

– Ты о чем?

– Ва-а-аря! Я ведь не дура!

Это точно. Соображает девушка весьма недурственно. На то она и не дура.

– Ладно, попробую.

– У тебя сейчас такое выражение лица, – усмехнулась Моника, – словно ты собираешься объяснять теорию относительности Эйнштейна старшей группе детского сада. Не вздумай говорить короткими фразами, я в состоянии усвоить и сложносочиненные предложения!

Наш человек!

– А ты не допускаешь мысли, что я не смогу говорить сложносочиненными, не говоря уже о сложноподчиненных?

– Варя, не заговаривай мне зубы!

– Да я и сама, если честно, толком ничего не знаю! И никто не знает. Понятно только одно – нас хотели убрать. Нас с тобой. Павел, скорее всего, пострадал случайно.

– Почему? Разве он не является тоже одним из свидетелей? Вернее – пострадавшим?

– Пока живы мы с тобой – да, Павел пострадавший. Но если нас не станет, он мгновенно превратится в обвиняемого – подвиги Гизмо спишут на него.

– Как это?

– Моника, не тупи! Точно так же, как Магдалена превратилась из обвиняемой в свидетельницу. Деньги, подруга, большие деньги. Они решают многие проблемы. Тебе ли этого не знать!

– Если ты намекаешь на то, что мой папа банкир, то хочу тебе сказать, что он никогда…

– Моника, я знакома с твоим отцом и могу допустить, что Игорь Дмитриевич не позволил бы себе решать вопросы так, как это делает Магдалена. Но факт остается фактом – адвокатам Сигизмунда нужен живой монстр. Которого можно будет показать присяжным – а они стопудово добьются рассмотрения дела судом присяжных. И вот представь себе – в клетке заключенного сидит красивый, скромный, милый юноша. А потерпевший – жуткий монстр…

– Не говори так! Паша – не монстр! Он… он… он гораздо красивее той сволочи! «Милый юноша»! – Моника истерично расхохоталась. – Знали бы они, что вытворял с нами этот «милый юноша»!

– Вот если тебя не будет в живых, никто об этом и не узнает. И чудовищем станет Павел.

– Нет! Он не чудовище! Чудовище – та мерзкая скотина! Он… он…

Моника начала задыхаться. Я метнулась к графину с водой, налила стакан и попробовала напоить девушку, но ничего не получилось – вода проливалась на подбородок, стекала на грудь, а Моника тем временем уже посинела от удушья.

Объяснила, блин!

Я собралась уже бежать за доктором, но Виталий Сергеевич очень вовремя появился сам.

Он мгновенно уяснил ситуацию, бахнул на журнальный столик свой саквояж, вытащил оттуда одноразовый шприц в упаковке, ампулу с лекарством и коротко приказал мне:

– Придержи ее, чтобы не дергала рукой.

Я, когда чувствую себя виноватой, очень исполнительная. И послушная.

Все-таки хороших специалистов сумел подобрать в команду медиков Дворкин! Буквально через пару мгновений после введения лекарства Моника задышала нормально, синюшность лица сменилась не то чтобы здоровым розовым цветом лица, но хотя бы привычным бледным.

И разумеется, первое, о чем спросила девушка, едва смогла дышать и говорить, было еле слышное:

– Как там Паша?

– У него все хорошо, – успокаивающе улыбнулся Виталий Сергеевич, с хрустом отламывая кончик стеклянной ампулы с каким-то другим препаратом, – состояние стабилизировалось, он спит. И вам, голубушка, сейчас надо поспать.

Игла снова осторожно вонзилась в вену, и поршень медленно погнал препарат внутрь. Моника даже не пискнула, она вообще не смотрела на руку, она с надеждой смотрела на доктора:

– А папа? Что с ним? Он…

Взгляд девушки расфокусировался, поплыл, она сонно моргнула раз, другой, и вот уже веки сомкнулись, затылок удобно устроился на спинке кресла, и Моника уснула.