Ветреное сердце Femme Fatale - Вербинина Валерия

Казимир хотел вставить, что он ничего не находил, что, наоборот, чужой чемодан со своим страшным грузом нашел его, но Амалия не была расположена его слушать.

– Для начала мы попробуем сами во всем разобраться, – сказала она. – Антоша! Запри-ка дверь. Раньше надо было это сделать, да только я что-то забыла.

Дядюшка безмолвно всплеснул руками и забился в угол комнаты, чтобы не видеть то, что творила Амалия. А она вытрясла из чемодана все тряпки и принялась изучать его. Она ощупала все отделения, осмотрела все швы, залезла во все уголки, но не нашла ничего, кроме обрывка старого счета. Оглядев его, Амалия только покачала головой.

«Одна порция стерляжьей ухи – 1 руб. 80 коп… Устрицы… цена оторвана… Одна бутылка финь-шампань – 8 руб…» Названия гостиницы нет, города нет… Ну и что нам это дает? Только то, что кто-то любил сытно поесть и ни в чем себе не отказывал. Ладно, будем искать дальше.

Осмотрев самым тщательным образом чемодан, Амалия стала изучать бывшее в нем тряпье. Оглядела шарф, в который была завернута рука, какие-то грязные простыни и пестрые обрывки, лежавшие на дне чемодана…

– А белье-то батистовое, – задумчиво констатировала Амалия. – Не шелковое, но батистовое, что говорит об определенном достатке хозяина или хозяйки… хотя и спала на простынях редкостная грязнуля, какого бы пола она ни была. – Баронесса вздохнула. – Поздравляю вас, господа, мы имеем дело с очень предусмотрительным преступником.

– Почему? – спросил Антоша, глядя на нее, как завороженный.

– Потому что все метки с белья содраны вместе с тканью, – со смешком ответила Амалия. – Видите? – И она показала на недостающий угол простыни. – Ладно, тут все ясно. Что еще у нас остается – сюртук?

Казимир поежился. Что касается сюртука, то тот от крови превратился в заскорузлую тряпку, так что нельзя было даже с уверенностью сказать, новый он или поношенный, дешевый или дорогой. Амалия ощупала карманы и покачала головой.

– Ничего? – спросил дядюшка.

– Ничего. Хотя… погодите… тут за подкладкой какая-то бумажка…

Повозившись, Амалия не без труда вытащила на свет пятирублевую ассигнацию.

– Синенькая! – радостно сказал Антоша и тут же забеспокоился: – А разве нам это что-нибудь дает?

– Вряд ли, – вздохнула Амалия. – Постойте… Странно, тут краска от крови сильно поплыла.

– А почему, спрашивается, она не может поплыть? – спросил Казимир. Он только что отыскал в комоде вторую бутылку волшебной наливки и блаженствовал.

Амалия поглядела на него загадочным взором и подошла к окну, после чего тщательно принялась разглядывать бумажку со всех сторон.

– Интересно… – произнесла она, оборачиваясь к дяде. – Очень даже интересно!

– Что именно? – полюбопытствовал Казимир. Он уже находился в том состоянии, в котором море человеку не то что по колено, а кажется просто лужей.

– А то, что бумажка фальшивая, – коротко ответила Амалия. – Занятно разворачиваются события, а, господа?

Казимир пару раз озадаченно мигнул.

– И что все это значит?

– Хотела бы я знать, – пожала плечами Амалия. – Но теперь, конечно, Зимородкова придется ввести в курс дела. Тем более что ни одна из вещей в чемодане не позволила нам хотя бы приблизительно установить… – Она поглядела на сюртук, который лежал на газете, и умолкла. – Интересно, а портновскую метку с сюртука они тоже догадались сорвать? Раз уж забыли в кармане бумажку…

Не успела она договорить, как Антоша уже был возле сюртука и дрожащими руками разворачивал слипшуюся от крови ткань.

– Есть метка, – сипло объявил он. – На подкладке напротив кармана. – Он поскреб ее ногтем и покачал головой. – Но она вся в крови, ничего не видно.

Амалия вздохнула и потерла рукой лоб.

– Значит, придется отстирывать, – сказала она устало. – Причем чужим людям поручить нельзя.

– Я умею стирать, – встрепенулся Антоша. – Можно я возьмусь?

Амалия пожала плечами.

– Как хочешь. Только сначала надо куда-то убрать… это… – Она подбородком кивнула на чемодан и его содержимое, разложенное на газетах.

– Предлагаю зарыть! – встрепенулся Казимир. – На пустыре!

– Вообще-то лучше, чтобы они сохранились, – извиняющимся тоном сказала Амалия. Она не стала уточнять, но каждый и так понял, что она имеет в виду.

– Если в доме есть погреб и он холодный, их можно пока спрятать там, – объявил Антоша.

– Погреб есть, – кивнула Амалия. – Вот что: там у дальней стены стоит такой особенный шкаф с бутылками, а за ним пустое место. Спрячем-ка чемодан пока туда.

Антоша кивнул и стал собирать в коричневый чемодан лишнее тряпье, после чего уложил туда руку и ногу, которые потеряли хозяев. Затем юноша захлопнул крышку и преданно поглядел на Амалию, которая открыла дверь.

– Идем, – сказала она, – я покажу тебе, где погреб…

Казимир воспользовался ее отсутствием, чтобы прикончить бутылку наливки. Через несколько минут Амалия с Антошей вернулись, причем молодая женщина на ходу стаскивала с рук перчатки.

– Так я заберу сюртук? – спросил Антоша. – Я его замочу, чтобы с него кровь смыть, а когда метка станет видна, я вас позову.

– Только постарайся никому на глаза не попадаться лишний раз, – посоветовала Амалия. – И руки потом как следует помой.

– Я что, не понимаю? – обиделся Антоша и умчался быстрее ветра, унося с собой драгоценную улику.

Амалия вытащила из кармана фальшивую бумажку, еще раз осмотрела ее и покачала головой.

– Послушай, племянница, – вдруг обеспокоился Казимир, – а ты уверена, что она фальшивая? Все-таки пятирублевая, сама знаешь, не радужная[27], чтобы ее подделывать…

– Почти уверена, – ответила Амалия. – Во-первых, краска сильно поплыла, и, во-вторых, бумага на ощупь немного не такая. Хотя рисунок… – Она задумалась. – Вроде бы с рисунком все в порядке. Но я не буду гадать, а пошлю ее Зимородкову вместе с письмом. Как же все некстати… Я же совсем другим делом собиралась заниматься!

– Что еще за дело? – спросил Казимир, садясь на кровать. Сейчас, когда чемодан с его отвратительным содержимым покинул комнату, дядюшка Амалии чувствовал себя значительно лучше.

– Об одной исчезнувшей жене, – ответила Амалия, не желая покамест вдаваться в подробности. – Дядюшка, вы что, и бутылку тоже?

– Она была почти пустая, – объявил Казимир, пожимая плечами. – И потом, должен же был я как-то справиться с волнением! Не каждый день, дорогая племянница, приходится находить в своем чемодане женские руки!

– Дядюшка… – предостерегающе зашипела Амалия, которая имела все основания опасаться, что их могут услышать. – Кстати, я должна вас сразу же предупредить: никаких гостей до полуночи в моем доме, никаких кутежей и никаких карт!

– Можешь не беспокоиться, мне карты уже несколько недель в руки не идут, – вздохнул Казимир. – Как гляну на них, все о Марысе вспоминаю.

– О какой еще Марысе? – машинально спросила его собеседница.

– О моей жене, – признался Казимир, исподлобья глядя на нее. – Которая в Варшаве живет.

– Дядюшка, когда же вы женились? – удивилась Амалия. – То есть… Погодите! Вы что, о той Марысе, которую я выдумала, говорите?

– А кто тебя просил ее выдумывать? – завелся Казимир. – Ты так все описала: как я детей обирал, как они у меня свету белого не видели, – что я их как живых представил! И с тех пор даже есть не могу спокойно, вот! – Он расправил плечи. – Я похудел, понимаешь ты, племянница, прямо весь извелся. Я… я даже спать не могу спокойно! Все мне кажется, что я последний человек на свете, негодяй неописуемый, и в Варшаве у меня жена, которая день-деньской из-за меня плачет.

– Дядюшка, вы сошли с ума! – только и могла проговорить Амалия.

– Ну, до такого еще, слава богу, не дошло, – мигом успокоился Казимир. – И все-таки вот зачем тебе понадобилось такую историю выдумывать, а? Я из-за твоей Марыси последний покой потерял! В карты играть не могу, в клуб не тянет, все думаю, как она там в Варшаве… бедная… без меня… – Он всхлипнул и, достав щегольский платочек, протер им глаза. – И Адочка стала волноваться, поняла, что у меня что-то не так. Тебе-то, конечно, все равно… – И без перехода он спросил: – Кухарка в усадьбе как, хорошая?

– Пелагея? – спросила Амалия, ничуть не удивленная переменой темы. – Вполне.

– Тогда пусть приготовит мне обед, – объявил дядюшка. – А то в станционных буфетах говядина такая, словно ее для подметок готовили, а куры просто кожа да кости. Так что вели накрывать на стол, проголодался я после всех треволнений.

По своему характеру, привычкам и складу ума Казимир Станиславович Браницкий, дядя Амалии, был законченный паразит.

Он стал паразитом точно так же, как другие люди становятся кондукторами, лавочниками, писателями или чиновниками какого-нибудь министерства. Такова была его сущность, его призвание и, если быть до конца откровенным, смысл его жизни. Идеальная судьба мыслилась Казимиру таким образом: у него всегда есть деньги на его нужды, причем он совершенно не заботится о том, где их достать, они как-то сами собой приходят к нему; своим временем он распоряжается, как хочет, и делает, что хочет, причем никто не имеет права его стеснять; у него нет ни перед кем никаких обязательств, и он никому ничего не должен. В общем, это была свобода в самом широком и неограниченном смысле слова, подкрепленная к тому же достаточным количеством денег, чтобы о них не думать.