Ветреное сердце Femme Fatale - Вербинина Валерия

В таком водовороте Казимира закружило, замело, он потерял бутоньерку и две пуговицы с сюртука. Вдобавок ко всему его благодаря внушительному виду приняли за представителя Государственного банка и стали хватать за руки, молить устроить как-нибудь выигрыш и им, и он насилу вырвался. Казимир помнил наказ Амалии – глядеть в оба и постараться найти в толпе того самого попутчика, который подсунул ему чемодан с бренными останками офицера и его сожительницы, но вокруг плыл какой-то хоровод полупьяных, льстивых, лицемерных и крайне гадких рож. Несчастный Казимирчик почувствовал, что еще немного, и ему станет плохо, и как за крайнее средство спасения ухватился за бутылку с коньяком. Коньяк оказался такой, что даже видавший виды поляк, привыкший к любым напиткам и даже таким, которые ни один человек не станет пить под страхом смерти, икнул и покачнулся на ногах. В состоянии полного просветления и окончательного примирения с миром он поискал, куда бы ему сесть, и недолго думая рухнул в ближайшее кресло. Лежавшая на кресле собачонка приглушенно взвизгнула и сделала попытку вцепиться зубами в то, что так бесцеремонно свалилось на нее сверху, но в его нынешнем состоянии Казимиру все было нипочем. Он пошарил рукой по сиденью, извлек из-под своего зада собачонку, которая сейчас казалась несколько сплющенной, и опустил ее на пол, после чего преспокойно задремал. Что касается Амалии и Антоши, то они потеряли его из виду еще до того, как успели прорваться в дом.

– Ты его видишь? – сердито спросила Амалия у своего спутника, который двигался рядом с ней и, несмотря на все усилия толпы разлучить их и растащить в разные стороны, каким-то образом ухитрялся удержаться возле нее.

– Нет, – признался Антоша.

Тут их заметил хозяин дома, узнал Амалию, прорвался к гостям, сказал, что очень рад, счастлив и вообще… Но тут его уволок какой-то огромный толстяк, который принялся громогласно укорять за то, что он совсем забыл родню своего дяди, зазнался и вообще не бывал у них сто лет. Робкие попытки Белоголовцева намекнуть собеседнику, что он видит его впервые в жизни, потонули во всеобщем шуме.

– Смотрите, а вот, кажется, хозяйка. Не та ли женщина, которую мы ищем? – прошептал Антоша, указывая на худую, ничем не примечательную даму с гладко зачесанными волосами мышиного цвета.

– Нет, не та, – отмахнулась Амалия. – Ей от силы тридцать, а дворник сказал, что той женщине было лет сорок пять.

Она поздоровалась с хозяйкой, передала ей сверток с подарком и привет от наспех выдуманных общих знакомых.

– Выиграть такие деньги – просто счастье! – воскликнула какая-то немолодая женщина, оказавшаяся поблизости.

Жена Белоголовцева кивнула.

– Да, – сказала она просто, – но мы его заслужили.

Прислуга металась с ошалевшими лицами, в дверь то и дело ломились новые гости, за стеной тонко заплакал ребенок. Казимир всхрапнул и повернулся на кресле. Что-то упорно тянуло его за штанину, и он проснулся. Взъерошенная собачонка, вцепившись в его брючину, тянула прочь с кресла.

– Брысь, щучья холера! – зевнул Казимир и дрыгнул ногой, чтобы избавиться от назойливого животного.

Он повернул голову – и в то же самое мгновение увидел среди гостей невысокого молодого человека в шинели железнодорожного ведомства, который разговаривал с какой-то блеклой женщиной. С точки зрения Казимира, в той особе с мышиными волосами не было ровным счетом ничего особенного, но вот ее собеседник…

– И ломятся, и ломятся, Стасик! – плачущим голосом жаловалась женщина. – Я уж не знаю, что делать. Пристава, может, звать, чтобы он их образумил?

– Ничего, сестра, – говорил тот, что в шинели. – Потопчутся да разойдутся.

Плач за стеной становился все громче. Собачонка, которой не дали догрызть Казимирову штанину, тонко тявкнула.

– Ах ты шельма! – взревел Казимир, вскакивая с кресла. – Это же тот контролер, который хотел ссадить меня с поезда! Где мой чемодан? Где мои костюмы? Где мой Рокамболь? Куда ты дел их, мерзавец?

Круг от света лампы на стене… Пахнет пылью, старой бумагой… И тоской.

Тоска во взоре человека, сидящего напротив следователя, тоска в комнате, стены коей выкрашены в унылый серый цвет, тоска во всем казенном здании.

– Вы Станислав Петрович Ночкин, служащий в чине контролера железных дорог, верно?

– Да.

Следователь зевает. Уже ночь, и ему ужас как хочется домой, к жене и детям (младшенький все время чем-то болеет, но он славный маленький человечек, никогда не хнычет, и оттого ужасно сложно понять, когда ему на самом деле плохо). Следователь трет виски и отгоняет от себя мысли о семье. Сегодня ему повезло, что попалось именно это дело. Дело будет громким, он получит прибавку к жалованью, а может статься, и повышение в чине.

– Ну что, будем признаваться сразу или будем отпираться? – бесцветным голосом спрашивает следователь.

– Я не понимаю, о чем вы. – Сидящий напротив упорно избегает его взгляда.

– Прекрасно понимаете. В полиции вам уже устроили очную ставку с дворником. Он узнал вас и вашу сестру. Вы приехали несколько дней назад на Грачевку и сказали, что вам поручено перевезти вещи Юлии Ларионовны Лебедкиной. Причем вы знали, что она и ее сожитель, офицер Харитонов, уже мертвы. Это вы их убили?

– Я никого не убивал!

– Значит, ваша сестра?

– Прошу вас! У нее трое детей! Не вмешивайте сюда мою сестру!

Трагедии, трагедии, всюду трагедии, вяло думает следователь, скрипя пером по бумаге. Конечно, все кончится для подозреваемого пожизненной ссылкой в Сибирь. Убийство, да еще такое жестокое, с попыткой скрыть следы… А с виду – обыкновенный служащий железных дорог. И сестра его, жена Белоголовцева, – тоже обыкновенная женщина. Самые обычные люди, не хуже и не лучше других. Ох, надоело все. Домой… Хочу домой. Но нельзя, нельзя никак.

– Должен вас предупредить, – тем же невыносимым, бесцветным голосом произносит следователь, – что Илья Андреевич Белоголовцев уже дал показания.

Контролер съеживается на стуле.

– Того и следовало ожидать, – мрачно произносит он. – Мерзавец!

– Отчего же мерзавец? Он ведь никого не убивал, – равнодушно замечает следователь.

– Так ведь все из-за него и произошло! – Станислав Петрович уже не может сдерживаться. – Вы его видели? Видели, на кого он похож? Замухрышка! Опенок! А туда же, красивой жизни ему подавай, женщин… И компанию таких же дураков, как и он сам…

– Я могу это занести в протокол?

– Заносите… – Допрашиваемый проводит ладонью по лбу, пытаясь справиться с волнением.

– Давайте начнем с билета, – предлагает следователь.

Ночкин глубоко вздыхает.

– А что билет? Я подарил его Лиде, сестре, на день рождения. Все-таки деньги, если что, можно заложить…[38] Думал ее обрадовать. Помнится, когда дарил, пожелал ей в шутку, чтобы она выиграла 75 тысяч… Вот и сбылось мое пожелание. Если бы я знал! Боже мой, если бы я знал…

– Сколько лет вашей сестре?

– Двадцать девять. А дворник решил, что ей за сорок. А все от жизни с ним, с Ильей… Что вы хотите – совершенно пустяковый человек… И все стремился жить не по средствам. Несколько раз они билет закладывали, а потом он… Илья то есть… Взял, да и тайком подарил билет дамочке, которой хотел понравиться. То, что дома дети и им есть надо, его не волновало, он хотел эту… эту дрянь завоевать.

– Вы говорите о Юлии Ларионовне Лебедкиной?

– А о ком же еще?.. Но мы ничего не подозревали. Правда, я один раз видел его на гулянье с ней под ручку и с тем офицером… Навел справки, узнал, кто она. Попытался его образумить, но Илья стал возмущаться, что я за ним шпионю и что я не так его понял. Ну, я и подумал, что и в самом деле не так, там же не только он был, но и… как его… Харитонов… А потом появилась телеграмма в газетах.

– О выигрышных номерах?

– Да. Сестра прибежала ко мне на квартиру, она была в ужасе… Номер-то билета у нее записан был. Она поняла, что выиграла 75 тысяч, стала искать билет, а его нигде нет. Все перерыла, думала на детей, и тут один из них признался, мол, папа в шкатулку лазил тайком, когда думал, что его не видят. Как она плакала, боже мой!

– Тогда же вы и догадались, что Белоголовцев подарил билет Лебедкиной?

– Я так подумал, решил, что такое возможно. Хотя он же мог просто продать его и прокутить деньги, вот и все… Но сестра решила, что пойдет до конца. Она не отдаст никому деньги, которые принадлежат ей, билет подарил ей я, и Илья не имел никакого права отдавать его… какой-то камелии… Мы узнали в адресном столе, где живет эта особа… У меня как раз тогда на работе выдался свободный день, и мы с Лидой пошли.

Пришли туда, девочка какая-то нам указала флигель, постучали… Открыл нам Харитонов. Пьяный… но не то чтобы слишком. Лида попросила разрешения поговорить. Сидели мы в гостиной, тут входит мадам и этак надменно спрашивает, что нам надо. А Лида не удержалась и выложила все, одним махом… Стала умолять, чтобы та билет ей отдала, мол, у нее дети, как же так?.. И вообще билет ее, Илья не имел никакого права… Как только дама узнала, что билет выиграл 75 тысяч, глазенки-то у нее так и засверкали… Простите, говорит, но билет мой. Лида в слезы, а та знай себе посмеивается. Офицер предложил гнать нас в шею, мол, нечего тут нищим делать. И тут на меня что-то нашло… Я схватил первое, что под руку попало, и ударил его… по голове… от злости. Я не хотел его убивать, просто… просто не выдержал я. Он упал. Лебедкина начала визжать, рванулась к двери – и тут Лида кинулась на нее и вцепилась ей в горло. Та извивается, хрипит, а Лида знай себе пальцы стискивает крепче. Удавила ее, в общем. Офицер пополз к двери, он только ранен был… И Лида мне сказала… нет, я сам решил… В общем, добил я его.