Немые и проклятые - Уилсон Роберт

— Пабло Ортега хоть раз к тебе подкатывался?

— Тебе можно, а ему, значит, нельзя? — поддела она.

— Не подкатывался я! Но я думал… кое о чем — вот и вырвалось.

— Ну да, «кое о чем»… Твою жизнь нужно серьезно налаживать — психоаналитик не поможет. Ладно, это разговор отдельный… Что сказал Пабло Ортега?

— Что он знакомится с женщинами с помощью своих собак.

— Знаешь, он может говорить тебе что хочет, но я всегда полагала, что он скрытый гей или просто не слишком интересуется сексом, — сказала она. — Дети любят Каллас и Паваротти, но со мной он никогда не заигрывал, а я не представляю, что можно не заметить заигрываний Пабло Ортеги.

— Почему ты думаешь, что он гей?

— Объяснить трудно — это чувствуется, когда бываешь в его обществе. Симпатия и никакого сексуального влечения. Не только по отношению ко мне. С Мэдди я тоже его видела. Он не приударяет за женщиной. Он красуется. Напоминает каждой, что все еще силен, но это не имеет отношения к сексу.

— Он назвал тебя стервой, — сказал Фалькон. — Я думал, ты его отшила.

— А я и есть стерва, но его никогда ничем не задевала. Мне казалось, мы отлично ладим. Переехав сюда, он заходил выпить, поиграть с детьми в футбол, поплавать…

— Здесь явно замешан секс. Он сказал, что ты улыбаешься только если зажмешь чьи-то яйца в тиски, — что-то в этом духе.

Консуэло прыснула, но тут же разгневалась:

— Пабло, скорее всего, уверен, что детали вашего мужского разговора до меня никогда не дойдут. Он недооценивает твою способность строить доверительные отношения, Хавьер. Или не верит, что кто-нибудь захочет довериться полицейскому. Видимо, потому и распустил язык.

— Он ведь был знаком с Раулем? — спросил Фалькон. — Я видел его фотографию над столом в вашей прежней квартире, но не среди знаменитостей.

— Брат Пабло их познакомил, — сказала она. — Игнасио работал на Рауля.

— Я бы хотел еще раз взглянуть на те фотографии Рауля, если можно.

— Я позвоню в офис и предупрежу сотрудников, что ты заедешь, — согласилась она.

Фалькон ехал по проспекту Канзас-сити. Он спешил на вокзал, но мысли его были заняты не приезжающей сестрой Лусии Веги, а на удивление быстро возникшей близостью с Консуэло Хименес. С ней ему было уютно. Плевать он хотел на придуманные ею отношения «следователь — подозреваемый»! Его занимало другое: как она сидела на диване в своем прохладном доме, покачивая ногой, как смеялась вместе с детьми, растирая их полотенцами, и вела кормить на кухню. С этими воспоминаниями он въехал на площадь, в самую пасть монстра, называемого мегаполисом, который лежал, задыхаясь от зноя, в своем загоне.

Судя по табло у вокзала Санта-Хуста, было сорок четыре градуса выше нуля. Фалькон поставил машину и, преодолевая сопротивление вязкого воздуха, протолкался к зданию вокзала. Позвонил Пересу. Тот доложил: ему удалось уговорить сеньора Кабелло не дежурить у жены в реанимации. Сейчас Перес вместе с сеньором Кабелло находится в квартире на улице Филиппа Второго в квартале Порвенир; вскоре Переса должна сменить Кристина Феррера, первая женщина-следователь отдела по расследованию убийств.

Фалькон стоял у выхода на платформу, к которой прибывал мадридский поезд, и держал в руках лист бумаги с написанным от руки именем «Кармен Ортис». К нему подошла черноволосая женщина. Блуждающий взгляд больших карих глаз, бледное испуганное лицо. С ней было двое детей. Очевидно, ужасная новость о смерти сестры повергла Кармен в состояние шока: она выглядела и вела себя как безумная.

Пока они ехали обратно в Санта-Клару, Кармен Ортис ни на секунду не закрывала рта. Рассказывала про своего мужа, который поехал по делам в Барселону и не сможет прилететь раньше завтрашнего утра. Дети молча смотрели в окно, словно заключенные из-за решеток тюремного фургона. Фалькон бормотал ободряющие слова.

Консуэло вышла открыть дверь вместе с Марио. Тот вцепился в нее, как шимпанзе. Кармен обрушила на присутствующих бесконечный поток воспоминаний о всевозможных деталях своей поездки. Лишь одна Консуэло понимала, почему Кармен ведет себя так странно. Ведь если допустить хоть секунду молчания, беда навалится со всей силой и станет очевидно горькое, одинокое будущее Марио.

Они пошли к машине. Вся семья села назад. Дети гладили Марио, как будто он был раненым котенком. Консуэло наклонилась и крепко поцеловала его в макушку. Фалькон увидел ее лицо, искаженное гримасой щемящей тоски. Он и сам безмерно сострадал ребенку: тому предстояло погружение в бездну сиротства — привычная жизнь в любви закончилась. Той, что его родила, больше нет. Фалькон повез свой горький груз назад, в пульсирующий город.