Танцы марионеток - Михалкова Елена

Вася усмехнулся. Точно, мешок со сменкой! Где только он не оставлял его! Как-то раз забыл в автобусе, и пришлось вечером идти в парк – денег на другую пару у его матери не было.

«Мешков», – четко сказал внутренний голос, и воспоминание о школе исчезло, словно закрыли дверь в комнату. Ковригин хлопнул ладонью по столу. Точно! Вот откуда всплыло воспоминание о школе – подсознательная память всеми обходными путями пыталась подсказать ему нужное слово. У старика под шеей был такой морщинистый кожистый мешок, что Вася, недолго думая, запомнил его именно по этому признаку. Мешков Николай Евсеевич.

Торопливо и при этом толком не отдавая себе отчета в том, что делает, Ковригин включил компьютер и ввел имя и фамилию старого тренера в поисковике. Первая же выпавшая ссылка привела его в архив новостей районной газетки, где сообщалось об аварии: пьяный водитель, не справившись с управлением, врезался в ограждение дороги. К счастью, никто не пострадал, кроме самого водителя – его с переломами увезли в больницу.

Смутная идея забрезжила в Васином сознании. Он открыл книгу и снова перечитал тот отрывок, где говорилось о трагедии, случившейся с Иваном Трофимовичем. Будучи пьян, тот сел на лошадь, и она сбросила его.

Ковригин перевел взгляд на экран, где висела старая статья, написанная в обличительном духе. «Пьяный водитель, не справившись с управлением, врезался в ограждение».

Идея перестала быть смутной.

«Да нет, быть не может, – отверг ее Ковригин. – Ей-богу, так не бывает».

Идея никуда не уходила. Она сгустилась, как туча, и теперь могла быть выражена уже словами, а не ощущениями.

Ковригин подтащил к себе тетрадь, в которую были выписаны герои, потерпевшие от чьих-либо действий. Персонажа, в которого по воле Лены Дубровиной превратился старый Мешков, там не было – Василий счел его недостаточно пострадавшим для того, чтобы внести в список. Теперь он написал его имя большими буквами над всеми остальными.

– Совпадение, говорите? – произнес Вася вслух. – Совпадение, значит…

Он поиграл этим словом, повертел его со всех сторон. Хорошее слово, оно все объясняет. Совпадения всегда все объясняют. Тем более всего один случай…

«А если не один? – спросил кто-то в голове Ковригина. – Тогда все становится куда занимательнее».

– Собирайся, – сказала Марта, зайдя в Юлькину комнатушку. – Пару часов проведем в художественной лавке.

Юлька бросила взгляд в окно. Ветреный майский вечер звал гулять, вдыхать запахи весны, тревожиться непонятно о чем… «Что еще за новости с лавкой? Зачем? Куда?»

– Не стой, как осоловелая тетеря, голубушка моя! – прикрикнула старуха. – Шагом марш в комнату, двадцать минут тебе на сборы. И чтобы выглядела прилично – там будут мои знакомые, не вздумай меня опозорить.

– А что надеть, Марта Рудольфовна?

Старуха ненадолго задумалась.

– Надень платье-«колокольчик». И возьми блеск, которым я тебя мазала в последний раз.

Когда они вышли и ветер вихрем пронесся рядом с ними, взъерошил волосы, по-хулигански запустил озорную теплую руку под подол и за шиворот платья, Юлька даже глаза прикрыла от удовольствия. Старуха остановилась, щелкнула замочком зеленой крокодиловой сумочки, достала крошечный граненый флакон с заостренной крышечкой.

– Возьми, открой. Да осторожнее, не пролей.

Юлька подергала крышечку из стороны в сторону, затем потянула вверх, и из откупоренного флакончика донесся незнакомый аромат.

– Можешь попробовать, – разрешила Марта. – Да не бойся, оставь немножко на запястье.

Желто-коричневая капля, расползшаяся на коже, пахла увядшей розой, подгнившим сеном и чем-то еще, вроде шкурки хищного зверька. Правда, Юльке не довелось нюхать шкурок хищных зверьков – не считать же за них домашних толстопузых котов, охотящихся на очередную котлету из сковородки хозяина, – но ей казалось, что сравнение верно передает ощущение от аромата. Запах был совсем не похож на те туалетные водички, которыми когда-то пользовалась она сама, – веселенькие, свежие, цветочные.

Юлька еле сдержалась, чтобы не поморщиться, и когда Конецкая сказала, что передумала пользоваться духами, обрадовалась – не хватало еще, чтобы от старухи разило такой вонючкой. Но в такси, когда запах разошелся, она обнаружила, что принюхивается. Запах был чудным, непривычным. Даже одна капля мигом пропитала ароматом всю одежду, и Юлька сидела в шлейфе духов Марты Рудольфовны, словно в чужом нижнем белье. «Надо же – от меня пахнет, как из склепа, где похоронили престарелую любовницу графа вместе с ее любимой кошечкой. Но мне это нравится».

Такси остановилось возле ограды, за которой виднелся трехэтажный оштукатуренный особняк, белый, с красной дверью, во дворе которого стояло всего несколько машин. Заходящее солнце отсвечивало в верхних окнах. Место было тихое, спрятавшееся за высокими кирпичными домами-великанами, отгораживавшими его от шумных дорог.

– Заезжать не нужно, мы дойдем пешком, – распорядилась Марта.

Возле поста охранника она что-то сказала, и ворота отворились.

– Художественная лавка? – недоверчиво спросила Юлька, проходя мимо охраны и оборачиваясь на скрип закрываемых ворот. – И много в ней покупателей?

– Сегодня – только мы, полагаю. Кстати, я представлю тебя как внучку своей подруги, если ты не возражаешь. Признаваться, что возишь с собой домработницу, – значит шокировать местную чопорную публику, а я не хочу излишнего эпатажа.

Юлька замедлила шаг, думая, как ей отнестись к этой новости, но ничего не придумала и торопливо догнала Марту. Слова о чопорной публике заставили ее насторожиться, и она остро ощутила, как глупо смотрится в своем голубом платье-«колокольчик», накрашенная давно вышедшей из употребления косметикой старухи, с дурацкой стрижкой на голове. Сама Конецкая в широких брюках и черной блузе, сколотой под горлом посверкивающей алой брошью, казалась престарелой герцогиней, решившей осчастливить своим визитом менее знатных родственников.

Возле деревянной красной двери, оказавшейся неожиданно простой, с облупившейся краской возле блестящей медной ручки, они остановились. Конецкая окинула Юльку долгим взглядом, и та внутренне сжалась, ожидая очередного саркастического замечания, которое уничтожит остатки ее гордости за себя и свое преображение. На ум ей пришла акула, лоскутом снимающая кожу с незадачливого ныряльщика. «Куда я только сунулась?! Черт, мне не хватит сил довести дело до конца».

– Должна отметить, что ты хорошо выглядишь, – с непривычной мягкостью сказала старуха. – Мои уроки пошли тебе впрок. В тебе даже – кто бы мог подумать! – появилось нечто, похожее на чувство собственного достоинства. Вот что осанка делает с женщиной.

У Юльки отвисла челюсть.

– Боже, нет! – испугалась Марта. – Только не открытый рот! Дорогая, ни одну девушку не может украсить открытый рот, если только она не заливается смехом. Кстати, со смехом тоже нельзя перебарщивать, хотя у тебя, нужно отдать должное создателю, он довольно приятен.

– Вы меня похвалили, – выговорила Юлька. – Не могу поверить!

Конецкая пожала плечами.

– Ты это заслужила. Я всегда говорю тебе правду, пора бы уже привыкнуть. Толкни дверь – должно быть, ее уже открыли.

Зарумянившаяся от ее слов, охваченная желанием вести себя так, чтобы удостоиться еще одной похвалы, Юлька поднялась по лестнице за Мартой Рудольфовной и вошла в просторную мансарду, залитую вечерним светом. Такой и увидел ее Роман Мансуров, готовившийся встретить одну только старую ведьму, а вместо этого обнаруживший рядом с ней ангела.

«Как прост рецепт… Коктейль из нового аромата и платья приправить томлением весны, добавить чуточку уверенности, насыпать горстку одобрения… К месту рассказанная история, будоражащая воображение двадцатилетней девочки, – и вуаля, мадам и месье, можно дегустировать!

Он опешил, конечно же… Первый раз за многие годы я увидела Рому растерянным, не знающим, что сказать и сделать. Разумеется, в конце концов он взял себя в руки, рассыпался перед ней в комплиментах, но, нужно отдать ему должное, быстро понял, что это все не то, что с ней это неуместно. И тогда сменил тактику. Водил ее по мастерской, делая вид, что разговаривает с нами обеими, показывал картины, а она, маленькая дурочка, смотрела на него такими глазами, что моему маленькому petit diable, сидящему за левым плечом, оставалось только довольно потирать лапки.

Мне все удалось. Внезапная блажь с визитом к ортопеду выглядела вполне естественной, и, кажется, даже Мансуров ни о чем не догадался. Как и Кристина, вошедшая четверть часа спустя после моего возвращения якобы от врача и обнаружившая прелестную троицу, такую живописную, совсем в стиле полотен ее мужа: старую развалину, брюнета с лицом героя и маленькую девочку в голубом, тоненькую, просвечивающую, словно эльф.