Крест Евфросинии Полоцкой - Тарасевич Ольга

«Совсем политики офигели, – огорченно подумала она, раздирая упаковку. – Как удобно было без всего этого бюрократического геморроя. Не хватало еще, чтобы столбы на границе России и Белоруссии опять вкопали. Надеюсь, мозгов хватит этого не делать».

Вернувшись домой, Лика включила диск и замерла.

– Какой же он все-таки талантливый! – прошептала она. – Да исторические фильмы самого ВВС этой работе в подметки не годятся! И столько фактуры! То, что нужно…

Слегка ошалев от четырехчасового видео, Лика разыскала среди груды книг, газет и журналов блокнот и попыталась систематизировать полученные после просмотра фильма сведения.

Версий по поводу судьбы креста Евфросинии Полоцкой в Белоруссии было, что блюд из картошки, бесчисленное множество. Отбросив совсем уж экзотические – вроде той, что крест умыкнули сами белорусские историки, – она быстро застрочила:

– Крест украден из Могилева в 1941 году немцами. Его местонахождение не известно.

– Крест вывезен в 1941-м из Могилева сотрудниками НКГБ. Возможно, спрятан в Смоленске.

– Крест еще до войны попал в фонды Эрмитажа. А потом его тайком продали частному коллекционеру из США.

– Ну что, Снап, куда мне податься? – прошептала Лика, поглаживая уткнувшуюся в колени морду собаки. – В Германию? Я не верю, что реликвия у немцев. У них такое чувство вины за войну, что даже если бы крест находился там – сто лет уже бы как передали. Еще можно поехать в Смоленск. И что я там буду делать? Копаться в лесочках? Я могу сдохнуть за раскопками, но так ничего и не найду. Вариант с США еще менее привлекателен. Допустим, после долгих потрясаний вечно просроченной журналисткой «корочкой» мне, незамужнему созданию неземной красоты, все-таки дадут визу. В США я не была, однако коллеги рассказывали, что американцы – жуткие бюрократы. Но даже если вдруг случится чудо и мне удастся договориться о встрече с представителем коллекционера или самим собирателем старины, он не скажет ровным счетом ничего нового. Опять-таки, хотел бы передать реликвию – передал бы раньше, с этой просьбой обращались руководители официальных учреждений Белоруссии. Что же делать?..

Через полчаса лихорадочных метаний по квартире она решила: надо искать пожилых сотрудников КГБ. Возможно, давно вышедших на пенсию, но находящихся в трезвом уме и светлой памяти. Других вариантов нет.

– Да, собакин, других вариантов нет, – повторила Лика и не удержалась от того, чтобы пощекотать развалившегося на ковре Снапа. – Как говорит Седов, дед убитых близнецов уверяет, что не помнит, как к нему попал этот документ, в котором содержится информация о кресте. Возможно, он действительно не помнит. Но этот документ существует. И он каким-то образом появился на Лубянке. Не суть важно, чекисты или не чекисты вывозили крест из Белоруссии. Но в этой конторе были люди, которые что-то по этому поводу знали. Возможно, этим путем шел и Коля Вадюшин, который, поговорив с близнецами, быстро сообразил, что к чему. Должны появиться хоть какие-то концы, позволяющие распутать этот клубок. Должны же, в конце концов!

Устав слушать разглагольствования хозяйки, Снап возмущенно тявкнул и, помахивая хвостом, направился к холодильнику…

Наглухо закрытые жалюзи создавали в больничной палате ведомственного госпиталя полумрак, но совершенно не спасали от тяжелой удушливой жары. Вентилятор, лениво гонявший из угла в угол струи чуть прохладного воздуха, играл тоже скорее декоративную роль.

«Он скоро умрет, – вдруг понял Сергей Филимонов, вглядываясь в заострившееся лицо Федора Борисовича Грекова. Коллега спал, но его сон при всем желании язык не поворачивался назвать безмятежным. Ходят желваки под заросшей седой щетиной кожей, вырвавшаяся из-под контроля боль корежит черты. – Он скоро умрет, потому что в его жизни была одна цель – поставить Сашку и Никиту на ноги. Пусть глупых, пусть бестолковых, но таких родных и любимых. А теперь все – жить не для кого, незачем. Профессиональные высоты давно взяты, Федора Борисовича не отправляли на пенсию именно в связи с его большими заслугами. И наше руководство всегда относилось к ветеранам по-человечески. Пенсия и зарплата при двух мальчишках лучше, чем только пенсия. Но дело не только в случившейся трагедии. У профессиональных разведчиков очень быстро формируется навык держать все эмоции в себе. Федор Борисович в принципе не может выговориться даже с друзьями и сослуживцами. Все это до сих пор в нем – боль, обида, страх. Неизвестно, помогла бы водка, когда случилось такое. Наверное, совсем немного. И ненадолго. Но Греков даже напиться не может – сердце. Все это его разрушает. Мне кажется, он скоро сломается. Не знаю, как он вынес похороны и все эти обыски, допросы. А теперь начинается самое страшное – пустота. И одиночество. И никто не сможет ему помочь».

Сергей сидел возле постели коллеги, и с языка готовы были сорваться многочисленные вопросы. Слишком долго не получалось переговорить с Федором Борисовичем об очень важных вещах. После похорон вроде бы был повод подойти, выразить сочувствие, а затем побеседовать. Но уже на кладбище от этой идеи пришлось отказаться. Федор Борисович едва стоял на ногах. Сергей заметил, как он то и дело удаляется от группы выступавших с траурными речами сослуживцев. Возле соседней могилы дежурил врач, он что-то возмущенно говорил, а потом делал Федору Борисовичу инъекции. Выдержать поминки Греков не смог, только появился в кафе, где были накрыты столы, сказал пару слов и удалился. После похорон врачи еще неделю не пускали к Федору Борисовичу посетителей. Тем не менее в таком состоянии он фактически сбегал из госпиталя. До Сергея доходили новости: проводились обыски, допросы. Наверное, мысль о том, что он способствует розыску убийцы внуков, придавала Грекову сил. Это было последнее, что он мог для них сделать. И ради того, чтобы убийца мальчиков отправился за решетку, Федор Борисович готов платить любую цену.

Сначала проснулась его безвольно вытянувшаяся на простыне рука, машинально потянулась к тумбочке, где лежали очки.

Сергей кашлянул и вполголоса сказал:

– Добрый день. Как вы себя чувствуете?

Лицо Федора Борисовича мгновенно преобразилось, отпечатки боли и страданий полностью исчезли. В очках, облокотившись на подушку, он выглядел таким же деловитым и собранным, как на оперативном совещании.

Но сердце Сергея все равно сжалось. Опавшие щеки, выпирающие ключицы, затрудненное дыхание. Неимоверным усилием воли старый чекист делает вид, что все более-менее в порядке. Но все равно видно, чего ему стоит эта бодрость.

– Мне лучше, Сережа. Хорошо, что зашел. Поздравляю тебя с удачным завершением операции по задержанию Полынского. Молодцы, ребята, достойная смена выросла! Как шпион отреагировал на то, что его песенка спета?

Сергей пожал плечами. Наверное, Доминик Полынский и испугаться по-настоящему не успел. Буквально сразу же после задержания Германия поставила вопрос о его экстрадиции. С Германией у России отношения особые. Даже если речь идет об ущербе, причиненном национальным интересам, делается скидка. В ближайшее время состоится передача Доминика Полынского представителям немецкой стороны.

– А на Лубянке какие новости? Никакой чрезвычайщины? – ровным голосом поинтересовался Греков. – А то я иногда даже новости не смотрю. Какими-то препаратами как нашпигуют, сплю, просыпаю все программы.

– Да вроде никаких происшествий не происходило. Иначе мне бы не дали две недели за свой счет.

– Но ведь ты уже отгулял отпуск или я ошибаюсь?

Поразившись цепкой памяти немолодого человека, в которой отпечатывались даже незначительные события, Сергей кивнул.

– Точно, отгулял. Но тут у меня такие перемены в жизни назревают. Женюсь я. Уже договорился с загсом, распишут быстро.

– Поздравляю! От всей души. Пусть все у вас будет хорошо. Невеста-то красивая?

– Очень.

Говорить о Вике. О достоинствах семейной жизни. О том, что теперь нет нужды ходить в кафе, где они познакомились, так как каждый вечер невеста готовит потрясающий ужин. Пересыпать слова, как песочные часы. Вопросы есть, их много. Но как решиться спросить о том, что ранит Федора Борисовича? И не только его…

– Ну, хватит, – вдруг прервал великосветскую беседу Греков. – Сейчас сходи покурить, я же вижу, ты весь извелся. Мне пока капельницу поставят. А потом ты придешь и все выложишь начистоту. Договорились?

Сергей кивнул и вышел из палаты. «Действительно, что это я как маленький. С кем вздумал тянуть кота за хвост? Федор Борисович, наверное, уже догадался, что именно меня интересует, – думал Филимонов, нервно стряхивая пепел в кем-то оставленную на балконе большую банку от кофе. – Но понял ли он, что я причастен к смерти его внуков?»

Когда Сергей вернулся в палату, возле постели Федора Борисовича суетилась симпатичная медсестра.