Закрой глаза – я тут - Баженова Ксения

Яркие лучи солнца пробивались сквозь листву и согревали лицо. Дима сначала даже улыбнулся, так приятны были эти ощущения. Но потом понял, вскочил было, но тут же сел обратно. Запястье словно пытались оторвать невидимыми и раскаленными клещами. Пальцы и ладонь отекли, расцвели сине-красным, разрисовались запекшейся кровью. Тошнота плескалась в желудке, голова гудела. Несколько глубоких вдохов – и он открыл глаза и приблизился к краю так и не зарытой могилы. На дне ее, на окончательно разложившемся от жары трупе роились насекомые, жужжали жирные мухи. Нестерпимо воняло. Рвотные позывы оказались бесплодны, желудок был пуст. Но ему стало больно, как будто пищевод намотали на руку и дернули несколько раз изнутри. «Надо закопать хоть немного, слышишь? – уговаривал Дима сам себя, но не представлял, как это сделать. – А потом пойдешь и поспишь. Я знаю, отдохнуть необходимо. Надо еще привести тут все в порядок. Убрать машину. Скоро придут люди. Должно быть чисто». Если бы рядом кто-нибудь находился, то точно подумал бы, что парень сошел с ума. «Да, да. Обязательно придет полиция. А у меня все в порядке. Ада уехала в город. Когда вернется, не сообщила». Он перебрался к куче земли и, говоря сам с собой вслух, горстями кидал ее вниз, распугивая зудевших мух. Тем временем духота нарастала и издалека к саду медленно ползла огромная сиреневая туча. Небольшие порывы ветра уже трепали крону дуба, и та шумно шелестела. Воздух наполнялся вязкой сыростью и запахом подступающего дождя. Наконец туча зависла над домом, закрыв солнце, ветер стих, и несколько капель упало на замершие в ожидании влаги листья. Одна, вторая, третья… все чаще, громче, быстрей забарабанили они по раскидистым веткам. Закапали Диме на лицо, на грязную потную майку, на вывернутое запястье, и даже от этого прикосновения ему стало больно. Дима встал, опираясь на здоровую руку. Заглянул в яму. Он старался кидать землю равномерно, но все равно больше была засыпана ближайшая к нему половина и из-под комьев проглядывали части лица, почти провалившийся глаз, спутанные волосы. В некоторых местах все еще продолжали ползать жадные мухи с зеленовато-синими перламутровыми тельцами. Откуда они взялись так быстро? Дима стоял под набирающим силу дождем. Ему хотелось раствориться в нем, как головке сахара, просочиться сквозь земной шар и на другом его конце выплеснуться фонтаном на площади какого-нибудь жаркого и шумного города. Никого не знать и ничего не помнить, чтобы дети плескались в нем, а взрослые зачерпывали прохладные пригоршни и умывали лицо. Холод незаметно прокрался до самых внутренностей, и мечты о фонтане в жарком городе сменились дрожью и клацаньем зубов. Обхватив себя одной рукой в попытке согреться, Дима увидел, что Ада лежит в луже и ее блузка пузырится в некоторых местах, свободных от комьев глины, которые размывал ливень. «Сейчас это уже бесполезно». Развернувшись спиной к так и не закопанной Аде, Дима направился к дому. Небо вокруг сиреневой тучи стало серым, и раскаты грома грохотали над обступавшим виллу лесом.

Джинсы, прилипшие к ногам, кое-как удалось стянуть, майку же одной рукой снять не получалось. Дикая, обжигающая боль не давала не то что зацепиться за нее пальцами, но даже просто поднять руку. Он прошел на кухню, надрезал футболку у горла ножницами и стал разрывать. Мокрая ткань поддавалась плохо. Он снял рукав с одной стороны, а второй, наклонившись, скинул. С трудом влез в махровый халат, найденный в гостевой ванной, и, зажав бутылку вина между колен, помучившись, открыл, вылил половину содержимого в медный ковшик, разогрел и стал пить медленными глотками, заедая подсохшим хлебом.

«Как быстро черствеет у них хлеб. Берешь в магазине – дышит, а через полдня уже резина резиной». Отложив багет в сторону, Дима пошел в гостиную и лег на диван. Его трясло, и тело постепенно заливало жаром. Кажется, наверху были таблетки. Но сил подняться и взять их не осталось. Дима завернулся в покрывало, лег, и ему стало все равно, что с ним произойдет в будущем. Если оно, конечно, настанет.

«Раз-два, сорная трава… – услышал он издалека мотив уже знакомой ему детской песенки. Сначала она доносилась из глубины сада, но потом стала слышна все явственнее, все ближе, и вот уже скрипнула дверь, по паркету прошлепали легкие мокрые шаги, и песенка зазвучала возле самого уха, и в паузы между словами прорывалось частое и громкое дыхание. Дима сразу понял, чье… Лучше и не открывать глаза. Лучше и не жить вовсе. Надо было остаться на дне той ямы и сдохнуть. Ада допела песенку и засмеялась. «Ты меня убил, но не избавился. Я с тобой навсегда. Закроешь глазки, а я тут как тут. Так что, если ты не хочешь меня видеть, лучше вовсе тебе никогда не спать. Слышишь меня?!» – крикнула она резким голосом и с силой дернула его за поврежденную руку.

Дима проснулся от собственного крика. В гостиной Ады не было, но это ничего не значит. Он встал и под проливными струями дождя, мокрый и красный от жара, дрожащий от слабости, вернулся к могиле. Адино тело, уже полностью покрытое смесью воды и глины, угадывалось по расплывчатым абрисам да ярко-красным лепесткам лака на кривых пальцах под мутной водой.

Земля с кучи наползла ей на голову гигантским наростом и казалась огромным серым древесным грибом. «То, что она здесь, тоже ничего не значит. Закопать. Закопать как можно быстрее». Дима взял лопату, но одной рукой тяжелую мокрую землю поднимать оказалось невозможно. Он подползал на коленях к куче и пытался сталкивать с нее землю, как снегоуборочным скребком, работая здоровой рукой и заряжаясь собственной ненавистью. Когда насыпь перекочевала в могилу настолько, что Ады не стало видно, он нашел силы взять лопату и немного разровнять мокрые комья от головы к ногам, и прикрыть, наконец, торчащие мерзкие ненавистные ступни. Убедившись, что ведьма исчезла под слоем земли, он сел, а затем и лег рядом, щекой в чавкающую массу, и дождь поливал его. А потом появилась Чира.

Она сидела на кухне, положив на стол свои рисунки и с грустью глядя на них. Подняла голову, по глазам пробежала радостная искорка и мгновенно потухла.

– Где ключи?! – резко спросил Дима.

– Не знаю. Где-то в комнате.

– Где ключи?! – Он грубо сжал ее кисть.

– В комнате, наверное, где-нибудь на столе или на комоде. Что случилось?!

Он отбросил ее руку и направился в гостиную. «Как-то быстро стало отпускать». Дрожа всем телом, он кинулся к комоду. Связка лежала там. Он вернулся к дверце с литой гнутой ручкой. Стал подбирать ключ. Нашел. От нервного возбуждения и отходняка трясло все сильнее. Чтобы открыть дверь, пришлось повернуть ключ несколько раз. С каждым поворотом было слышно, как отодвигается затвор внутри куска железа. За дверью была темнота. Он всмотрелся в нее и увидел несколько ступенек, ведущих вниз. Кажется, подвал. Хорошо, очень хорошо. Он хотел увериться, что оттуда не выбраться. Решил подоткнуть дверь чем-нибудь, нашел в гараже кирпич и вспомнил, что когда рылся в багажнике, видел там фонарик. Подоткнул дверь и, светя перед собой, медленно пошел вниз по узким ступенькам. Путь показался ему довольно длинным. Из подвала потянуло холодом. Окно? Или просто никогда не видевший солнца стылый камень. Если окно, то свет луны с улицы проникнет в него. Очутившись на ровном полу, Дима стал водить фонариком по стенам, выхватывая из кромешной тьмы абрисы вещей – кусок стола с вазой, засохшие цветы в которой бросили длинные чернильные тени на стену, зеркало – он отпрянул, и липкой холодной влагой залепило желудок, – еще одно движение луча фонаря – на полу большая серебряная рама и черно-белая фотография в ней… Он бросился бежать вверх. Отодвинул кирпич, прикрыл дверь, опасаясь, что изображение с фотографии привидением поплывет за ним. Отдышался.

– Мне насрать и на тебя, старая ведьма, – сказал шепотом, сцепив зубы, и положил ключи в карман джинсов. Теперь осталось только заманить ее сюда.

Мозг Димы, по крайней мере, ему так казалось, работал четко и ясно. Он не думал, что если эта чертова художница на самом деле та, кем он ее считает, то она должна знать этот подвал. Правда, тут знай не знай, а если другого выхода нет, или какого-нибудь окна, то в любом случае сдохнешь там вместе со своими знаниями. Он думал о том, что из-за этой тяжеленной двери, которую сдвинуть с места можно с трудом, если она отперта, а уж если на замке, то выбраться вообще невозможно. Темнота там такая, что если и есть какой-то выход, то она его не увидит и свет зажечь не сможет. Потому что если лампочка есть, то выключатель тоже не виден в этом всепоглощающем мраке. Всего неделя – и ее не станет. Она сгниет там заживо. Она раздерет пальцы в кровь, нащупывая лестницу, через день или два без еды и воды и сдохнет.

Потом он обнаружил себя снова на кухне, сидящим за столом и в упор смотрящим на Киру. В ее глазах отчетливо читался страх. Она задавала ему какие-то вопросы, а он просто смотрел и не отвечал. Было чего испугаться. Дима очнулся, когда Кира встала и спросила, можно ли ей уйти. Он сидел за столом с лицом, будто вылепленным из желтоватой глины, на котором будто синей расползающейся акварелью просвечивали вены. Глазные яблоки желтоватые и застывшие, и единственное, что указывало на то, что они живые, это злые, маслянистые темные зрачки, которые дергались сами по себе, независимо от своего хозяина.