Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски - Крамер Марина

– Ничего-ничего, все в порядке. У вас что-то срочное?

– Да, секундочку. – В трубке что-то щелкнуло, а потом раздался голос Женьки:

– Котенок, привет, мое счастье!

Марина едва не заорала во весь голос, но сдержалась, встала и вышла на кухню:

– Женечка, родной мой, как ты там?

– У меня все в порядке, не переживай. Ты мне вот что скажи – за каким хреном ты поперлась туда? Меня спасать? Не надо, я сказал тебе это еще на свидании.

– Молчать! – рявкнула Коваль. – Это не тебе решать, понял? Будет так, как я скажу! И ты будешь делать то, что скажу я! Так всегда было, и так будет, уясни это!

– Не ори! – взвился Хохол. – Опять башку свою дырявую подставляешь?!

– Я же сказала – молчать! Я не могу сидеть и смотреть, как ты хоронишь себя в тюрьме из-за меня!

– Мэриэнн, – совсем другим тоном проговорил вдруг Женька, и Коваль сбилась. – Я прошу тебя, родная, девочка моя, – прекрати. Прекрати, если ты меня хоть чуть-чуть любишь. Я не хочу, чтобы ты знала подробности, ты возненавидишь меня. Я не хочу… А так, если ты успокоишься, я тоже буду спокоен, отсижу, сколько дадут…

– Да заткнись ты! – взмолилась Марина, чувствуя, что по щекам потекли слезы. – Я буду любить тебя, даже если узнаю, что ты самый кровавый маньяк из ныне живущих…

– Зато я не смогу делать вид, что все по-прежнему.

– Ты скрывал от меня три года – и жил спокойно.

– Да – только поэтому. Если бы рассказал, не смог бы.

– Женя… Женя, я умоляю тебя – не делай мне больно. У меня нет больше никого, только ты. Так, и почему ты хочешь лишить меня этого? За что?

– Не плачь… – хрипло попросил Хохол, не выносивший ее слез. – Я очень тебя прошу…

– Да, не буду… но поклянись, что не станешь сопротивляться, сделаешь все, что я попрошу.

В трубке послышался прерывистый вздох. Марина молча ждала – знала, что себялюбивому Хохлу очень трудно освоиться с мыслью о том, что придется снова подчиниться. Но противостоять ей он никогда не мог.

– Ты меня держишь за причинное место и все крепче сжимаешь пальцы, – выговорил Женька наконец. – Ты прекрасно понимаешь, что я не могу – не могу отказаться от тебя! Потому что сдохну, если не буду видеть. Но обещай, что ничего не изменится между нами! Ничего – и ты не напомнишь мне…

– Я согласна молчать до конца жизни, только прекрати упираться и позволь мне вытащить тебя. Сделай все, что я скажу, каким бы глупым тебе это ни показалось, ладно? – попросила Марина, понимая, что в голове зреет такой план, в котором Бес ей нужен исключительно как группа поддержки. – Доверься мне…

– Я уже давно весь твой, – просто сказал Хохол, тяжело вздохнув. – Ты береги себя, я ведь не переживу…

– Да, не волнуйся. Все хорошо, – торопливо отозвалась она, уже начиная продумывать детали.

От нетерпения все подрагивало внутри, тряслась рука с телефонной трубкой, бешено колотилось сердце.

– Женечка, я тебя целую, любимый мой. Дай трубочку адвокату.

С Лаврентием Шалвовичем она поговорила быстро, дав несколько указаний, и отключила телефон. Вернувшись в гостиную, налила текилу не в маленький стаканчик, а в большой, для сока, залпом выпила, не обращая внимания на удивленные взгляды Ветки и Беса, и упала в кресло, схватив сигарету. Две глубокие затяжки привели ее в относительную норму, и Коваль почувствовала легкое возбуждение, оттого что нашла все-таки выход, а потери будут минимальны.

– Гришка, у тебя есть выход на кого-нибудь в Москве? Ну, остались связи? – спросила она, уставившись на родственника, уже изрядно набравшегося.

– Зачем?

– Ты ответь, да или нет, а завтра я все расскажу.

– Так не пойдет! – уперся Гришка, наливая очередной стакан.

– Не многовато? – осторожно поинтересовалась Ветка, и он отмахнулся:

– Завтра суббота, могу не ехать, встреч нет. Так что, Наковальня, выкладывай, что ли?

Марина помолчала, взвешивая, какую долю информации может обнародовать, а потом вздохнула, берясь за пачку сигарет и зажигалку.

– Ну, смотри, ты сам спросил. Хохла закрыли в Москве, прямо в порту.

Если бы Бес мог удивиться сильнее, чем сейчас, он бы сделал это. Новость была и впрямь шокирующая. Дело в местной прокуратуре Гришка замял еще тогда, три года назад, сам себе до конца не отдавая отчета, зачем ему это нужно. Просто выкупил, можно сказать; значит, следак все-таки ослушался и по каким-то своим каналам сплавил информацию выше, и Хохла объявили в федеральный розыск. Какого ж черта он поперся сюда, если знал, что его наверняка ищут?

– Баран беспонтовый! – пробормотал Гришка вслух, и Марина вздохнула, поняв, о ком и о чем речь.

– Это я, Гриш… Я его сюда привезла. Просто подумать не могла, что так будет – ведь Женька ничего мне не говорил, ни слова о том, что здесь произошло. Если бы я знала – никогда бы этого не сделала.

– Да ему вообще близко к этой стране нельзя было приближаться! – загремел Бес, снова хватаясь за бутылку. – Он тут вырезал Реваза и его отморозков, а клуб, где все произошло, взорвал! Взорвал, понимаешь?! В нашем болоте такого не было лет пятнадцать!

– Представляю. Последний взрыв, кажется, организовал ты – в сауне Ворона. И было это не пятнадцать лет назад, а значительно позже.

– Какая разница?! – взвился Гришка. – Но взрыв в районе, где нет ничего, кроме работяг и их хибар! Это ведь перебор, Наковальня!

– При чем здесь я?

– Ты?! Ты при чем?! Не знаешь, из-за кого все?! Да если бы не ты… И не твой отморозок Жека!

– Так жаль Реваза? – насмешливо поинтересовалась Марина, затягиваясь сигаретой.

Бес на мгновение замолчал, словно приходя в себя, а потом заблажил еще громче, так, что Ветка поморщилась и тронула его за плечо. Но этот жест жены Гришка оставил без внимания, сосредоточившись на сидящей напротив Марине:

– Прикидываешься, что ли? Или правда не понимаешь? Ведь если бы Реваз не пообещал отомстить за смерть брата – стал бы Хохол устраивать все это?

– Он спасал ребенка. Ты прекрасно понимаешь, что меня считали мертвой и потому не искали, а вот мой сын – другое дело. И вряд ли Реваз остановился бы перед тем, что это всего лишь ребенок! У них нет понятия, если речь идет о кровной мести.

– Дура! Ты неужели не понимаешь, что даже это не оправдание тому, что сделал Хохол?! На суде расскажи свою жалостную историю! И погляди, сколько еще ему судья наварит сверху!

– Вот я и приехала, чтобы этого не произошло. И потому спрашиваю – есть ли связи в Москве. Я знаю, как вытащить Женьку, но мне одной не справиться. – Бес выпучил на нее глаза, уже покрасневшие и водянистые, и так смотрел какое-то время.

– Ты что задумала, шальная баба? – произнес он тихо, шаря рукой по столу в поисках сигарет. – Рехнулась… это ведь обдумать надо!

Марина забросила в рот оливку и про себя подумала, что не зря Гришка спрашивает это таким тоном – значит, хоть и удивился, но поможет. Потому что несогласие он выражал несколько иначе – матом и во всю глотку. Закурив, Бес снова взялся за бутылку, налил полный стакан себе и рюмку – молчаливо сидящей в кресле Ветке.

Ведьма вообще была сегодня какой-то странной – все время молчала, много пила и курила свои сигары почти без перерыва. Марина уже давно не видела ее такой, во время своих визитов в Англию Веточка выглядела совершенно нормально, а сегодня – совсем другой человек. Что-то точило ее изнутри, это было видно и по взгляду, и по настороженной позе, в которой она сидела, и по вздрагивающим пальцам, в которых дымила коричневая «Гавана».

– Ветуля, ты что такая? – спросила Коваль, пересаживаясь на подлокотник ее кресла. – Устала?

– Нет, – пробормотала Виола, искоса глянув на Беса, влившего в себя очередной стакан. – Потом…

Марина слегка обняла ее за плечи и почувствовала, как подруга вздрагивает под ее руками, напрягается и чуть подается к ней.

– Ветка… ты чего? – одними губами прошептала Марина, и Виола, не сводя глаз с отвалившегося на спинку кресла Гришки, так же шепотом ответила:

– Сейчас он уснет… я уведу его в спальню и приду к тебе… мне нужно тебе кое-что сказать.

Марина удивилась, но промолчала, пошла наверх, в гостевую комнату, где заботливыми Дашиными руками была приготовлена постель, поверх которой лежал шелковый Веткин халат. Взяв его, направилась в душ и долго стояла под прохладной водой, стараясь немного отрезвить себя.

Рубашки не было, а потому пришлось лечь под одеяло без всего. Прохладное атласное белье неприятно коснулось кожи, Марина вздрогнула и поежилась. Она не стала включать небольшую лампу в форме шара на тумбочке у кровати, лежала в темноте и прислушивалась к звукам, доносящимся из приоткрытого окна. Поселок жил ночной жизнью – перегавкивались собаки, где-то играла музыка, иногда проезжали машины. Слышно было, как переговариваются по рации Гришкины охранники во дворе. А где-то рядом был ее коттедж, ее дом, в котором она жила с мужем. Дом, которого у нее больше не было.

Дверь чуть скрипнула, и на пороге появилась Ветка в голубом пеньюаре, скользнула на постель рядом с Мариной, прилегла на подушку, повернувшись на бок, и зашептала: