Этрусское зеркало - Солнцева Наталья

- Эй, кто здесь? - простонал сыщик, шаря руками по холодному каменному полу в поисках фонаря.

Наверное, тот далеко откатился, потому что повсюду ладони и пальцы натыкались только на пыльные шершавые плиты. Боль в затылке накатывала волнами, вызывая тошноту и приливы жара. Вдруг откуда-то сверху послышались шаги… тускло блеснул свет… Смирнов хотел крикнуть, позвать на помощь, но передумал и затаился. Неизвестный остановился, по-видимому, прислушиваясь… потом что-то заскребло по камню, послышался скрип блока, и свет померк.

Боль, вспыхнувшая в голове, ослепила, заволокла обморочным туманом. Сыщик не сразу осознал, что его закрыли в этой каменной ловушке. Пришла запоздалая мысль - никто не знает, куда он отправился. Даже Ева. Она будет ждать его, сердиться… Проклятая беспечность! Как он мог так подставиться?

Очередной приступ боли заставил его сжать зубы и провалиться в забытье.

- Она обворожительна, не правда ли?

Господин Фарбин откровенно любовался своим приобретением. В последние два дня здоровье его заметно ухудшилось, но это было обычное обострение, которое начиналось осенью и весной. Хотя при течении его болезни любое ухудшение могло оказаться роковым.

- Это лучшее, что у меня есть… - прошептал Альберт Демидович, откатываясь на своей коляске чуть в сторону. - Вот так… отсюда у нее глаза блестят живым светом! Ай да Савва! Он, верно, продал свою душу дьяволу! Иначе откуда бы взяться у обыкновенного смертного такому таланту? А? Прав я или не прав?

Геннадий угрюмо сидел в углу за столиком, пил коньяк, рюмку за рюмкой. Он знал, что от него не требуется никаких ответов, никаких подтверждений - господин Фарбин разговаривает сам с собой. Ему не нужны другие собеседники.

Раньше он удивлялся этой привычке своего шефа, а потом перестал. Человек, наживший такой капитал, мог позволить себе любые причуды. У Фарбина их хватало. Чего стоило одно увлечение каким-то Рогожиным, никому не известным живописцем из Лозы?

- Где сейчас Савва, как ты думаешь?

Альберт Демидович повернулся к Геннадию.

- В аду, должно быть, - мрачно ответил тот, опорожнив полную рюмку. - Раз его душа принадлежит сатане!

- Это я так сказал… образно, - вздохнул Фарбин. - Савва - святой! Такую красоту после себя оставить не каждому дано. За нее положено отпущение всех грехов. И Рогожин получит прощение…

- Вы же в христианского бога не веруете, - пьяно возразил Шедько.

- Какая разница? Есть высшие законы… и от них никому никуда не деться. - Альберт Демидович взял свечу, подъехал к картине с другой стороны. - Ох, и хороша! Аж дух замирает.

«Нимфа» стояла на возвышении у стены, задрапированной темно-красным бархатом. Такое сочетание красок - всевозможные оттенки зеленого, нежный персиковый отлив тела и ярко-лиловое пятно ожерелья на шее девушки - придавало ей на фоне красного бархата особую неповторимость. Очарование картины поневоле действовало на всех, кто смотрел на нее. Геннадий ощутил беспокойное возбуждение. Глаза нимфы будто заволокло слезами - эффект, создаваемый свечой, поднесенной Фарбиным.

- А?! - восхищался тот. - Каково?! Разве Савва не достоин бессмертия?

Господин Шедько с вожделением глянул на бутылку с коньяком, не решаясь снова налить. Шеф не любил, когда при нем напивались. Впрочем, спиртное почти не влияло на Геннадия.

Альберт Демидович тоже когда-то был не промах по части алкогольных напитков, но значительно уменьшил дозы, когда врачи поставили ему роковой диагноз. Собственно, он смолоду был готов к подобному исходу, и все же приговор застал его врасплох.

Имея от природы сильную, неукротимую натуру, Фарбин с детства страдал различными недугами, рос умным, энергичным, но весьма болезненным мальчиком. Откуда у него бралась эта неуемная, сокрушительная энергия, не понимали ни родители, ни медики. Именно благодаря ей маленькому Альберту удалось избежать инвалидности и оставаться в ряду своих сверстников едва ли не самым ярким, успешным подростком, подающим большие надежды. Амбиции Фарбина были столь велики, что он отверг научную карьеру и занялся политикой, а затем бизнесом. Его не пугало отсутствие стартового капитала и влиятельных родственников. И деньги, и связи он приобретал и наращивал сам. Болезнь - вот против чего он боролся. Все остальное было преодолимо. Не имея будущего, легко рисковать. Пускаясь во все тяжкие, он забывал о своих недомоганиях. И победил их. Почти… Во всяком случае, вместо отведенных ему медициной нескольких лет жалкого существования Альберт Демидович жил полноценной, насыщенной жизнью, и жил долго… значительно дольше, чем предрекали маститые профессора. После пятидесяти, скромно отметив свой юбилей, он решил, что болезнь отступила.

В пылу изнурительного сражения с ней он достиг всех вершин, о которых даже не мечтал. Денег у него было столько, что они перестали его интересовать. Политика потеряла для него смысл, как только он постиг ее истинную подоплеку. Бизнес утратил былую привлекательность, острота ощущений притупилась. Женщины появлялись в его жизни эпизодически и уходили, не оставив сколько-нибудь заметного следа. О семье Фарбин не думал. Какая семья, когда не знаешь наверняка, удастся дотянуть до следующей весны или нет? Обреченный человек не должен обрекать и других на ужасное ожидание конца. Свои чувства и мысли он глушил неистовостью в работе, крайним напряжением сил. Но близкие люди так не смогут: они будут страдать по его вине.

Альберт Демидович не успел оглянуться, как вихрем промчались полсотни лет, промелькнули в нескончаемой, утомительной суете. Отпраздновав юбилей, он позволил себе передышку, и она оказалась роковой. Оглядываясь назад, господин Фарбин не находил в своей жизни ничего, кроме бешеной гонки, состязания со смертью на грани возможного. Он выиграл у неумолимой старухи с косой несколько десятков лет, но… что дальше? Продолжать то же самое? Куда стремиться? Где находится та точка, куда он сможет прийти?

Альберт Демидович постепенно отходил от дел, передавая руководство своей промышленно-финансовой империей доверенным лицам. Он еще держал все нити контроля твердой рукой, но подумывал о полной свободе. Деньги, которые он заработал, теперь работали на него; штат подготовленных им специалистов неплохо справлялся со своими обязанностями; банки, с которыми он сотрудничал, были надежны, как и партнеры. Господин Фарбин обеспечил себе безбедное, беззаботное существование и мог теперь пожить в свое удовольствие, заняться тем, к чему душа лежит.

Он начал читать, проглатывая книгу за книгой, съездил в пару круизов, повалялся на песках разрекламированных лазурных лагун, посетил знаменитые театры и музеи мира и… заскучал. Благотворительность не приносила ему удовлетворения, вызывая, напротив, тягостное настроение и мрачный сарказм. Его собственная болезнь никогда не наводила его на мысль стоять с протянутой рукой, и он, сочувствуя страждущим, все же не понимал, почему они сдаются, а не бросают вызов своей телесной немощи. Еще меньше он понимал людей здоровых, неспособных обеспечить себе достойное существование.

Вдоволь налюбовавшись красотами заморских курортов и памятников старины, устав от заученной болтовни гидов, от однообразия комфортабельных отелей, самолетов и автомобилей, Альберт Демидович с облегчением вернулся в родные пенаты. Просторы средней России, со свежестью их природы, зеленой прохладой лесов, обилием рек и прозрачным воздухом, показались ему раем небесным. Он наслаждался около месяца, стараясь не замечать подкрадывающейся тоски. Когда душистые луга, свежескошенное сено в стогах, березовые рощи и рыбалка на озерах ему наскучили, господин Фарбин решил заняться искусством. В конце концов творчество увлекло его - не свое, чужое. Он посещал выставки, художественные салоны и частные коллекции: именно живопись производила на него особенное впечатление, будоражила. В нем просыпались неведомые доселе чувства, мысли… Попробовал писать сам - вовремя осознал, что не хватает таланта, вдохновения, и оставил это занятие.

В этот спокойный, полный отдыха и развлечений период незаметно, исподволь вернулась болезнь, напомнила о себе внезапным легким приступом. Огонь, пожиравший ее, затух, и она подняла голову, начала набирать силу. Альберт Демидович запаниковал, кинулся к московским, потом к заграничным светилам - те только пожимали плечами, удивлялись, как ему удалось протянуть столько лет. Они ничем его не обнадежили. И тогда он понял, что все деньги, которые он заработал, не помогут ему откупиться от смерти.

«А ведь уходить придется с пустыми руками!» - сидя в роскошном кожаном кресле в своем кабинете, отделанном розовым и красным деревом, подумал господин Фарбин.

Это было для него откровением.

Интерес к бизнесу исчерпал себя, угас, и возвращаться к делам Альберт Демидович не собирался.