Фигурки страсти - Арсеньева Елена

– Самое настоящее, а что? – в свою очередь, удивился ее собеседник.

Надо же, мсье Беарн живет в Тоннере, где находится дом шевалье Д’Эона, у него дочь-трансвеститка, и он спрашивает, почему Луи-Огюст… Ладно, бог с ним. Ничего дальше своего носа не видит, а еще гид в Талле!

– Нашла Луи-Огюста, и что?

– И вполне счастлива с ним. Для нее ничего, кроме игрищ, их безумных игрищ и браслетов заодно, не существует. Да, я верю вам, она и впрямь браслетоманка. А имя Виктори Джейби Николь взяла, чтобы мне напоминать – она меня победила. Виктори Джейби – это Победа над Жибе, понимаете? Кроме того, мою жену зовут Виктуар, и Николь таким образом издевается над нами обоими. Я не знаю, зачем она заходила в конюшню буквально через несколько минут после вас, но она не убийца. И вообще тут никак не замешана. Однако если бы пленка попалась на глаза полиции, стали бы искать и ее. Все вышло бы наружу, моя жена… просто не выдержала бы этого позора… Все же Николь – наша единственная дочь, вы понимаете?

– Понимаю, – пробормотала Алёна. – Но кто-то же еще заходил в конюшню, кроме нас. И это должно быть запечатлено на кассете.

– Да сам Витали и заходил! – воскликнул Жибе. – А после него только вы и Николь. И все! То есть турист был отравлен раньше, в конюшни он пошел зачем-то… ну, может, просто посидеть, отдохнуть, не знаю. И умер там. И вы правы, я не мог допустить, чтобы к Николь цеплялись. Она же моя дочь. Какая ни есть, но дочь!

– Вы с ней, кстати, очень похожи. Необычайно похожи внешне, никто не усомнился бы в родстве, глядя на ваши два портрета. Вот посмотрите…

И Алёна достала из сумки блокнот, в который были вложены рисунки Эсмэ. Развернула их, и Беарн так и ахнул… Еще бы! С одного на него смотрела Виктори Джейби, с другого – он сам. Потому что, когда к лицу Виктори Алёна пририсовала мужскую прическу и добавила морщин, получился вылитый Жибе Беарн, гид из Талле.

– Что это… кто это ри… рисо… – начал заикаться гид.

Конечно, мужчина потрясен сходством, все ясно! Алёна усмехнулась и расплывчато ответила:

– Один знакомый.

Как бы она ни относилась к Эсмэ, но выдавать его не собиралась. Потом еще несчастный Беарн найдет парня и затеет отношения выяснять. От несчастных отцов всего можно ожидать, не каждый же наделен таким дивным чувством юмора, как папаша Моро. Хотя кто знает, может, и тот не был бы столь снисходительным, если бы его Манон не старой девой осталась, а подалась в трансвеститки. А как бы, интересно, это воспринял ее пожизненный жених Жак Бланкет?

Что-то вдруг просвистело, как шальная пуля, в голове писательницы… Мысль, воспоминание? Нет, полетело дальше, не задержалось.

Да и неважно. А если важно, все равно вспомнится потом.

– Тут его инициалы, художника? – прохрипел Беарн, указывая на закорючку в углу.

– Не инициалы, а просто буквы, знак того, что художник учится в Школе Лувра.

– Где он живет? – с неистовым выражением спросил Беарн. – Кто он? Как его имя?

«Имя, сестра, имя!» – вспомнила Алёна бессмертную киношку по любимому роману (в котором, между прочим, этих слов нет) и чуть не прыснула. В самом деле, ей пришлось приложить немало усилий, чтобы остаться серьезной.

– Да перестаньте, его имя к делу отношения не имеет, парень видел вашу дочь совершенно случайно, – сказала она с досадой. – Он ее знать не знает, просто хорошо рисует и память у него профессиональная. Понимаете, Виктори… Николь… отняла браслет у ребенка и очень огорчила дочку моих друзей, а я девочку люблю, как родную, и хочу, чтобы она перестала страдать. Поэтому и хочу вернуть браслет. Я вас просто по-человечески прошу, помогите мне! У Николь-то браслетов невероятное количество, зачем ей еще один? А я даже заплачу ей за него или любой другой из своих отдам. Да хоть все! Пожалуйста…

– Хорошо, – кивнул Беарн, резко вставая. – Я поговорю, я постараюсь… А теперь мне нужно идти. Через пять минут начинается следующая экскурсия, а я еще должен кое-что сделать в бюро…

Алёна посмотрела на него и поняла, что мужчина готов сделать сейчас что угодно и где угодно, только бы избавиться от нее наконец. Сказала со вздохом:

– Конечно, идите. Надеюсь, Николь… Виктори… Я вам позвоню, узнать…

Она выжидательно замолкла, ожидая, что сейчас мсье Беарн даст ей свою визитку. Ну нелепо же будет, если она примется названивать в экскурсионное бюро замка и всем и каждому объяснять, зачем и почему ей нужен Жан-Батист Беарн!

Видимо, гид это смекнул, потому что с нескрываемым отвращением сунул ей визитку и ринулся куда-то в сторону. Наверное, в бюро.

– До свидания, – сказала ему вслед наша вежливая героиня. И не стала добавлять, что у нее сейчас тоже экскурсия, причем, возможно, в той самой группе, которую поведет он. И без того количество соли, которую Алёна насыпала ему на раны, явно перешло в качество, вон как мужчина расстроился.

Шло время. Молодому императору исполнилось девятнадцать лет, но официальное вступление на трон было отложено до его женитьбы. Цыси занимала резиденцию в окрестностях Пекина. Дворец ее был великолепен – мраморное чудо среди зелени деревьев, окруженное озерами, на глади которых покачивались цветы лотоса. В доме было много украшений из чистого золота – подобную роскошь могли себе позволить немногие монархи. Цыси продолжала по своему усмотрению тратить деньги из императорской казны и вообще вела себя как человек, облеченный верховной, безграничной властью.

А между тем власть уже ушла от нее…

Если она находила в своем саду опавший лист или лепесток, что, как ей казалось, придавало саду неухоженный вид, то приказывала пороть евнухов-садовников, а иногда и отрубать голову. Но это все, на что она была способна! У нее возникало ощущение, будто она лежит в постели с евнухом, у которого нет «дилдо».

Цыси исполнилось пятьдесят пять лет, но ее не устраивала уединенная жизнь в загородном дворце. Она хотела управлять страной через императора, которого сама выбрала. Она надеялась на это! Но Гуансюй был добрым, образованным, прогрессивным человеком, он стремился вывести Китай из изоляции, за которую цеплялась Цыси. Ее ужасало количество иностранцев, которым племянник разрешил жить в стране. Всех их она подозревала в намерении превратить Китай в колонию.

После того как Япония захватила острова Лиучиу, Китай пригрозил Стране Нихон войной. С помощью переговоров военное столкновение удалось предотвратить. Потом японцы попытались захватить Корею, и китайский император двинул в бой военные корабли. Однако флот оказался не просто ослабленным, но пришедшим в упадок – деньги, выделенные на его обновление, были потрачены на обустройство дворца Цыси. Когда император допрашивал военного министра, тот ответил: «Если бы даже деньги были потрачены на флот, японцы все равно разгромили бы нас. А так у императрицы хотя бы появился прекрасный летний дворец».

Самое смешное, что в том дворце стояла огромная золотая модель боевого корабля…

Гуансюй прекрасно понимал, что без поддержки умной, даже мудрой, и хитрой тетушки ему будет трудно править страной. Но он также осознавал, что та никогда не согласится на реформы, которые он хотел бы провести. И император решил упрятать Цыси под замок, таким образом избавившись от ее опеки. Однако он недооценил ту, с которой решил бороться. Случайно его планы стали известны приближенным императрицы, и Цыси ударила быстро. На сей раз не было возможности лелеять и вынашивать утонченный коварный план, пришлось действовать открыто.

Дворец императора был захвачен. Цыси заставила племянника отречься от престола. Его личных слуг обезглавили. Цыси наблюдала за экзекуцией, попивая жасминовый чай… Императора отправили в тюрьму, находившуюся на одном из озерных островов. Многие придворные были уверены, что его ждет судьба Тунчжи и его жены, но Цыси сохранила племяннику жизнь, хотя тот и являлся, конечно, ей соперником. Она была вынуждена делить с ним власть! Возможно, протесты иностранных дипломатов, живших в Пекине, заставили императрицу одуматься: после того как экс-император Гуансюй провел в тюрьме год, ему было разрешено жить под домашним арестом в загородном особняке.

Все думали, что «старая Ай» (как иногда, под строжайшим секретом, называли Цыси – по имени одной злобной легендарной старухи) теперь довольна. Нет, вовсе не так: никогда еще она не ощущала себя столь несчастной. Ведь однажды среди иностранных дипломатов, которые явились к ней просить снисхождения для Гуансюя, Цыси увидела молодого французского консула, графа Талле. Вообще-то, тот служил в консульстве в Мукдене, однако прибыл в Пекин по каким-то делам и был включен в состав протестной делегации, ибо ее организаторы сочли, что на императрицу должно произвести впечатление число дипломатов.

А Цыси при виде его показалось, что перед ней один из Сыновей Неба, которые, по преданию, снисходили к смертным женщинам, чтобы сделать их своими женами или наложницами. И теперь она была готова отдать все, лишь бы привлечь его внимание.