Танцы марионеток - Михалкова Елена

Ей захотелось разрыдаться и убежать, потому что выйти из ситуации с достоинством казалось немыслимым! Но бежать было некуда. Более того, скоро должна была вернуться жена Романа, голубоглазая стрекоза Кристина, и Юлька представила, как столкнется с нею на лестнице, промчится мимо, громко икая, и растает в темнеющей дали за оградой, оставив за собой только эхо. И какое эхо!..

– Ик! – с отвращением к самой себе издала она снова и сжалась, ожидая, что сейчас Роман обидно засмеется и больше никаких сеансов не будет.

Но он не засмеялся.

– Бедная девочка… – проговорил он и свел брови так, словно сам страдал. – Замерзла! Я идиот, не догадался даже предложить тебе плед.

И после этого немедленно закутал Юльку в теплый шотландский плед, напоил каким-то горячим коктейлем, который тут же смешал сам и преподнес ей на крошечном серебряном подносе, где помещался лишь один бокал, и, пока она отогревалась, рассказывал ей о…

О чем Мансуров рассказывал, Юлька забыла буквально тотчас же. Если вообще понимала. Ее голова была занята лишь одним: она видела со стороны, как сидит рядом с ним на мягком широком диване, укутанная в плед с ногами, вокруг них – картины, в руке у нее бокал с коктейлем, и прекрасный принц в образе художника говорит с ней тихо и доверительно. «Со своей женой он наверняка так не разговаривает!» Затем ее проводили, усадили в такси и напоследок посмотрели долгим прощальным взглядом – совсем таким же, как в прошлый раз.

Неудивительно, что, вернувшись в квартиру Конецкой, она потеряла осторожность.

– Ты начала сутулиться, – сурово заметила старуха, когда после ужина Юлька мыла посуду. – Следи за собой. Вот так встретишь своего долгожданного принца, ссутулишься при нем, и разочаруется он в тебе! Принцы, голубушка, нынче пошли привередливые и разборчивые.

Юльке вспомнился Роман, не посмеявшийся над ней, а посочувствовавший, и она храбро парировала, будучи уверена в своей правоте:

– Ну и что, что привередливые? Пусть он полюбит меня такой, какая я есть!

«Что, выкусили, Марта Рудольфовна?! Нечего вам будет на это возразить, совершенно нечего!»

– Какая ты есть? – Кончик левой брови насмешливо вздернулся. – Детка, ты с ума сошла! Где ты начиталась этой мути?

– Отчего же мути? – чуть менее смело сказала Юлька. – Все правильно. Я – ценность сама по себе, и поэтому…

Ее прервал смех – нет, не смех, а настоящий хохот. Ведьминский – каркающий, хриплый. Конецкая смеялась искренне, от души, хохотала до слез, ничуть не заботясь о том, что может разбудить Валентину Захаровну или Лию. Впрочем, о последней она, должно быть, даже не помнила, не говоря уже о том, чтобы заботиться о ее комфорте.

– Ценность! – Марта Рудольфовна всхлипнула, утерла слезу и восхищенно попросила: – Голубушка, скажи, пожалуйста, что-нибудь еще о себе. Давно так не смеялась.

Юлька угрюмо молчала.

– Не хочешь? Тогда я тебе скажу. Девиз «Полюби себя такой, какая ты есть» придуман дураками и неудачниками. Почему дураками? Потому что никто не знает, какой он есть на самом деле. Вот ты – ты знаешь, какая ты есть? Да ты ничего о себе не знаешь. Заметь, я говорю не о внешности, а о том, что у тебя в голове…

– К примеру, я знаю, что люблю много поесть, – начала Юлька.

– Ах, оставь! О привычках речь не идет. Всем и так понятно, что эту мантру о любви придумали толстые курящие тетки, обжирающиеся вредной едой и не желающие оторвать свой зад от дивана, чтобы сделать десять приседаний. Пока они твердили ее, другие, поумнее, сидели на диетах, ухаживали за своим телом, украшали себя – в общем, всячески улучшались вопреки приводимому тобой постулату. И, что характерно, в массе своей имели куда больший успех у мужчин!

Юлька молчала.

– Так вот, девочка, ты ничего о себе не знаешь. Ты сама не можешь понять, «какая» ты есть. Обрати внимание на собственные реакции: когда тебе нужно быстро отреагировать, на лице твоем можно заметить секундную растерянность, и вовсе не потому, что ты колеблешься между правильным и неправильным решением. Нет, ты колеблешься, потому что не знаешь решения вообще для той себя, какой ты являешься. Ты размышляешь: какое поведение должно быть свойственно тебе, дурынде двадцати лет от роду, пытающейся быть красивой? Какую схему, какой шаблон использовать? И на это накладываются сомнения в том, правильно ли тебя оценят, не будешь ли ты выглядеть глупее, чем есть, и какое же в итоге мнение сложится у окружающих. Перемой это блюдо, оно вымыто кое-как, я отсюда вижу.

Юлька вернула блюдо в раковину, поразившись зрению ведьмы: на краешке его и в самом деле остались жирные следы.

– Так вот, сказанное мною касается твоего знания о том, что же ты собой представляешь, – продолжала Конецкая. – Мы выяснили, что ты этого не знаешь. Странно требовать любви к сосуду, в который неизвестно что налито, не правда ли? Пиво? Вино? Нектар? А может, моча? Но, помимо этого, даже если бы ты наконец поняла, что представляешь собою, истина заключается в том, что такой, какая ты есть, любить тебя не за что. Обрати внимание, детка, что я говорю не о вожделении, то есть о желании обладать твоим худосочным неаппетитным тельцем, а о любви.

– Почему же не за что?! – не вытерпела Юлька измывательства. – Я что, настолько плоха, что меня и полюбить никто не может?

– Плоха, хоть и не настолько, как раньше, – невозмутимо ответствовала старуха. – И то исключительно благодаря моим стараниям. Тебе изменили внешность, но начинка-то осталась прежней. Что там, у тебя внутри? Крепкий стержень? Обаяние? Ирония? Доброта? Внутренний свет, в конце концов? Нет, нет и нет! В тебе сидит трусоватое вялое существо, не особенно умное, эгоистичное и мелкое.

Вот тут-то Юлька и подумала о том, что старухе не мешало бы пореже пользоваться привилегией говорить правду в любое время, когда захочется. И добавить к перечню достоинств тактичность.

– Почему мелкое-то? – спросила она обреченно. – Из-за роста?

– Из-за масштабов души, – непонятно, но обидно ответила старуха. – Поэтому, голубушка, советую тебе выкинуть из головы идею «пусть меня полюбят такой, какая я есть» и начать работать над собой. Самосовершенствоваться. Ты знаешь, что означает это слово?

– Вы меня уж совсем-то за дуру не держите, Марта Рудольфовна! – попросила Юлька.

– Кто тебя знает… Так вот, душу и ум можно улучшать – точно так же, как внешность. Но этим нужно заниматься изнутри. Снаружи – бесполезно. Ты уже переросла тот возраст, когда это имело смысл.

Юлька подумала, что здесь Конецкая ошибается: она изменилась за то время, что работала на ведьму, и сама это чувствовала. «Маленький Мук постепенно учился домашнему волшебству, – с долей злорадства подумала она. – Вот только я забыла, что там сталось с колдуньей в конце книжки».

Как легко было когда-то быть счастливой! С возрастом счастье дается все тяжелее – вот он, главный признак возраста! Морщины? Одышка? Выпавшие зубы и взбухшие, как веревки, вены? Да, да, черт возьми, и это тоже! Но самое главное – состояние солнечного счастья, переполняющее, как колодезная вода ведро, льющееся через край и обжигающее звенящим холодом, – оно ушло… Остались спокойствие и умиротворение, которые привычно засчитываются за то, прежнее, солнечное. Но саму себя не обманешь: счастье было не такое.

Счастье было такое, какое плещется сейчас в глазах девчонки, обалдевшей от предчувствия огромного и невыразимого, что вскоре свалится на нее. Как щенок, которого первый раз вынесли на улицу, и он присел от изумления и страха, она пробует свои границы. Бояться она уже почти перестала. Скоро ей предстоит двинуться вперед, нащупывая рубежи своей территории.

Иди, девочка, иди. Возьми себе как можно больше. В тебе есть жадность, ненасытная жадность юности, готовой отобрать последний кусок – но и поделиться последним. На этом поле у тебя не будет соперниц – время позаботилось об этом.

А я позабочусь обо всем остальном.

На следующий день позвонил Роман.

– Я соскучился, – просто сказал он, и у Юльки замерло сердце – а потом ухнуло куда-то, но не вниз, а вверх. – Можно с тобой встретиться?

Юлька забормотала, что не знает, отпустит ли ее Марта Рудольфовна, и вообще у нее много дел… но тут в комнату вошла сама Конецкая, и она со страху нажала на кнопку отбоя.

– Кто звонил? – спросила ведьма, уставившись на Юльку, и та под ее взглядом призналась:

– Мансуров. Роман…

– И почему Роман Мансуров разговаривает с моей домработницей, а не со мной? Или… – Юлька явственно услышала сомнение, – неужели он хотел поговорить с тобой?

Девушка только кивнула.

– О чем же? О новом сеансе?

«Что за допрос?!» – возмутилась Юлька внутренне, но возмущение так и осталось сидеть где-то в глубине, а вслух она покорно сказала:

– Он не успел сказать, Марта Рудольфовна. Я случайно трубку повесила.

– Так перезвони и спроси. Я должна знать, в какое время не смогу на тебя рассчитывать.