Танцы марионеток - Михалкова Елена

– Слышь, ты мне мозги не полощи! – Он перешел на привычные блатные интонации и сразу почувствовал себя в своей шкуре. – Смешливая нашлась, тоже мне!

– Не буду полоскать мозги, Лешик, не буду. Только знаешь, с кем ты разговаривал? С дурачком, которого мой папаша подослал. Удостоверение у него липовое, и работает он охранником у отца. А ты купился…

Она забрала у него сигарету и бесцеремонно потушила в пепельнице.

– Надоел дымить. Курить вредно. Что ты так смотришь? Я тебе правду сказала. Подумай сам: если бы это был мент, он бы не пугал тебя, а прямиком в отделение отвез. А там из тебя показания бы выбили, не мне тебе рассказывать.

Она не смотрела на него, но голос ее звучал спокойно и уверенно, без тени сомнения. Однако подозрительный червячок в глубине души не давал ему поверить ей до конца.

– А зачем охраннику мне угрожать?

– Не охраннику, – скучающим голосом ответила Юля, – а отцу. Он, видишь ли, в курсе всего дела и не хочет, чтобы мы разобрались с тетей Мартой. Боится папа за меня, понимаешь? Не верит, что я уже большая девочка.

Она подняла на него глаза и приветливо улыбнулась, как постороннему человеку. От ее улыбки ему стало не по себе. Наконец-то он понял, что ему больше всего не нравилось в их плане. Не то, что пришлось бы пристукнуть старуху, – как раз это не представляло для него особых сложностей. И не то, что деньги он получил бы лишь полгода спустя после ее смерти – в конце концов, сумму Юлька назначила такую, что можно было и подождать. И даже не то, что вдруг объявились какие-то люди, знавшие об их намерениях.

Больше всего ему не нравилась сама Юля. Когда много лет назад они вместе учились, она была самой обычной девчонкой и запомнилась ему лишь писклявым голоском и смехотворной старательностью, с которой произносила заученный из учебника текст на уроках природоведения. Как ни удивительно, но она почти не изменилась за прошедшие годы: в ней по-прежнему с одного взгляда узнавалась та девчонка, которая мялась и пищала у доски. Но его не покидало жутковатое ощущение, что в выросшее повзрослевшее тело поселили кого-то другого, выгнав оттуда прежнего жильца. Не было больше никакой девчонки, а было существо, притворяющееся знакомым ему и даже вспомнившее кое-что из их прошлой, детской жизни. Но это была не память этого существа, а чужая, позаимствованная у прежней владелицы с писклявым голоском.

Он воспринимал мир в первую очередь на слух, и от ее размеренного голоса, от ее интонаций, временами становившихся не живыми, а механическими, будто ее заводили изнутри, ему хотелось заткнуть уши. Поначалу, когда они встретились, он толком не разобрался в своих ощущениях, но теперь все разложил для себя по полочкам. Она ему не нравилась. Пожалуй, он ее даже побаивался. Все из-за голоса, из-за того, как неторопливо и ровно она говорит обо всем: о себе, о нем, об отце, о старухе…

И еще что-то сидело в ее глазах. Какая-то безумная идея. Ему вдруг пришло в голову, что с нее станется пристрелить его там же, в подъезде, рядом с убитой им старухой, и он удивился, как не подумал об этом раньше. Воображение услужливо нарисовало картину: его тело с открытыми глазами и Юля, присаживающаяся на корточки с умильным выражением лица. Он позаимствовал эту картинку из какого-то боевика, но все равно получилось убедительно, как в жизни. И страшно.

– Короче… – начал он, – мне, честно сказать, все равно, охранник он там или кто. Главное – слишком много народу в курсе дела. Отец твой знает, охранник знает, жена охранника, подруга жены… Так и до прокурора дойдем. Найди себе кого-нибудь другого вместо меня.

– Лешик! – умоляюще протянула она. – Кого же я найду?! Ну пожалуйста, не бросай меня одну!

И это тоже было притворством. Все ее просьбы, заигрывания с ним, подшучивания и обещания… Она все время кого-то играла.

– Все, Юльк, мне пора. Увидимся.

Она вдруг вцепилась ему в руку так, что он охнул.

– Ты что, уходишь?

– Сказал же, – он начал злиться, – я в твоем деле не участвую.

Она потянулась к нему, придвинулась близко-близко. В вырезе рубашки он увидел край черного бюстгальтера и полуокружность приподнятой груди, но это зрелище ни капли его не возбудило. Юля заставила его положить руку ей на талию, и теперь они и впрямь стали похожи на двух влюбленных, собирающихся поцеловаться.

– Как же не участвуешь, Лешик, когда участвуешь? – прошептала она ему на ухо. От теплого дыхания ему стало щекотно.

– Заканчивай называть меня Лешиком.

– Маленький мой, обиделся! Хорошо, не буду называть моего мальчика так, как ему не нравится.

От ее игривости ему стало противно. На них бросали взгляды с соседних столиков, и в них читалось, каким придурком он выглядит, обжимаясь в забегаловке с некрасивой девчонкой. Самое поганое заключалось в том, что у нее был моральный перевес: он не мог предугадать, что она сделает в следующий момент. К тому же она в отличие от него чувствовала себя в своей тарелке.

Алексей знал только один способ сделать так, чтобы перевес оказался на его стороне. Он повернул голову и глумливо уставился на нее:

– Слушай, ты что, трахнуть меня собралась? Прямо здесь? Не терпится тебе, да? Мужика, наверное, давно не было.

Вопреки его ожиданиям, она не смутилась.

– Конечно. Я тебя сначала трахну, а потом съем. Ам!

Она неожиданно клацнула зубами прямо перед его лицом, и он отшатнулся. Его намерение унизить ее растаяло в ту же секунду.

– Ты психованная, что ли?! – не выдержал он. – Пусти меня.

– Не хочешь, чтобы тебя кушали? Чтобы косточки твои где-нибудь в подвале валялись? Если не хочешь, то сделай то, что я прошу.

Она взяла Алексея холодными пальцами за подбородок и повернула его голову так, чтобы он смотрел ей в глаза. Можно было легко оттолкнуть ее – всего один тычок, и она опрокинется вместе со стулом, – но что-то мешало ему поднять руку. Он почувствовал себя веревочной куклой, которой управляет эта девчонка с неживыми, будто застывшими, глазами. Скажет «пойди, убей» – он пойдет и убьет. Скажет «иди, спрыгни с моста» – пойдет и спрыгнет. Ниточки оборвутся, и ничего от него не останется, кроме мятой, набитой сгнившими опилками тряпки.

– Леша, ты же сам все понимаешь: ее нужно убить, – проникновенно сказала Юля, не сводя с него темных глаз. – Она очень жестокая. Она относится ко мне как к рабыне… – В ее голосе появились жалостливые нотки. – Если я этого не сделаю, я не смогу себя уважать.

– Вот и сделай! – Он наконец сбросил морок и резко отодвинулся, едва не упав со стула. – Возьми и сделай сама, а меня не приплетай. Рабыня Изаура нашлась! Чего таращишься?

Она помолчала, обиженно поджав губы. А затем сказала, делая паузу перед каждым словом, будто взвешивая и осматривая его со всех сторон:

– Извини, Леша, но тогда и тебя стоило бы убрать. – И, рассмеявшись, как школьница, добавила: – За компанию.

Он хотел как следует двинуть ей по губам, чтобы перестала хихикать и поняла, что с ним такие дешевые шутки не проходят, как вдруг осознал, что она вовсе не шутит. Тон, смех – все указывало на шутку, но глаза были такими же застывшими, как тогда, когда она просила его убить старуху. Он вскочил – стул отвратительно проскрипел железными ножками по полу – и пошел прочь, чувствуя, что она смотрит своими невыразительными глазами ему вслед.

– Попробуй только угрожать мне, стерва… – бормотал он себе под нос, перемежая слова с руганью. – Увидишь, что тогда получится. Только попробуй…

Он повторял эти слова до тех пор, пока они не потеряли смысл. И лишь выскочив из торгового центра и оказавшись под дождем, замолчал и перевел дух. «Дура чокнутая».

Девушка, которую он назвал чокнутой дурой, заказала капучино – большой, в высокой чашке – и отпила пару глотков, предварительно сняв ложечкой тающую пену. Изменения, которые она должна была теперь внести в свой план, огорчили ее. Так удачно все складывалось – и на тебе! Но она знала, что не позволит себе потерять душевное равновесие. Что бы ни случилось – она справится с ситуацией. В конце концов, проблему можно решить своими силами, и глупо расстраиваться из-за того, что Леша оставил ее одну разбираться с этим делом. Сейчас она успокоится, возьмет себя в руки – все-таки она чуточку, совсем чуточку расстроилась – и допьет свой кофе, а затем пойдет домой

и убьет старую тварь

и начнет заниматься делами, сохраняя полнейшее хладнокровие. Ей нельзя выходить из себя, потому что тогда старуха может что-то заподозрить. Нужно быть приветливой и очень послушной, чтобы

воткнуть ей в костлявое горло вилку, которой она переворачивает мясо

заслужить ее полное доверие. Тем легче будет

убить убить убить убить убить убить убить убить убить ее

убить ее.

Она почти не сердится на Лешу. Почти не сердится. Почти…

– Сволочь!

Звон раздался почти одновременно с яростным выкриком. Официантка за стойкой вздрогнула и недоуменно уставилась вслед быстро уходившей худенькой девушке, только недавно сидевшей в обнимку с какой-то шпаной. Громкие голоса и взгляды посетителей заставили ее перегнуться через стойку, и женщина увидела на полу осколки разбитой об стену кофейной чашки, плавающие в луже коричневой жидкости.