Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей

Надя твердо выдержала осуждающий взгляд Клавдии Алексеевны и произнесла:

– У меня тоже горе. Пять дней назад я похоронила маму.

– Родители должны умирать раньше детей, – отрезала Клавдия Алексеевна. – Это закон природы.

И тут же, взглянув в Надино побелевшее лицо, залепетала:

– Ой, Наденька, извините.., простите меня, дуру старую…

– Ничего, – стиснула зубы Надя. Глаза застилало горе. А в голове билась не правильная, непрошеная мысль: “Я использую свою беду. Эксплуатирую – в собственных целях!"

Клавдия Алексеевна смотрела теперь на нее так участливо и встревоженно, что Надя поняла: теперь она может спрашивать о чем угодно.

В комнату вошел супруг, Иван Савельевич. На подносе позвякивали чашки, две вазочки с двумя сортами варенья. Он с беспокойством воззрился на обеих женщин.

– Ставь, ставь… Ставь на столик, – облегченно захлопотала Клавдия Алексеевна. – И сам садись, не маячь.

Она принялась расставлять чашки, выспрашивала Надю, сколько ей нужно заварки и сахара, потчевала вишневым и грушевым вареньем… Иван Савельевич подтянул стул, уселся, налил себе ядреного, черного, словно деготь, чаю. Надя заметила, что руки у него дрожат. Неужели алкоголик?! Нет, вроде не похож…

Чайная суета помогла Наде справиться с неловкостью, с неуверенностью в своих силах. И решение она тоже уже приняла. Вот ведь: всю дорогу ломала голову, что говорить Деночкиным родителям, как выкручиваться, да так и не придумала. А сейчас – пожалуйста, мозаика сложилась. Собственно, сложное слово “мозаика” сюда и не подходит. Она просто расскажет им все…

Надя сделала глоток душистого чая. Он источал запах малины – не синтетической добавки, а своей, руками собранной и сушенной дома. Надя отставила чашку. Произнесла:

– Клавдия Алексеевна, Иван Савельевич… Я хочу рассказать вам все. Все, что знаю сама. Ну а вы уж – решайте сами, станете вы помогать мне или нет.

И она рассказала – про три неожиданные смерти, про покушение, про дневники Диминой мамы, про то, что из архива университета исчезли медицинские карты…

Коноваловы слушали ее молча. Клавдия Алексеевна смахнула слезинку, когда Надя сказала: “Теперь – одна с Родионом, ну, с нашей таксой, осталась”. Иван Савельевич прихлебывал чай, кивал, его взгляд, обращенный на Надю, с каждой минутой теплел и смягчался. В конце своего рассказа Надежда сказала:

– Я еще раз прошу простить меня – за то, что пытаюсь ворошить прошлое. Но – вы ответите на мои вопросы?

Коноваловы переглянулись.

– Да, – твердо сказала Клавдия Алексеевна.

– Да, – повторил Иван Савельевич. – Только.., только чем же мы можем помочь?

Надя быстро спросила – на ходу вспомнив полуяновский урок, что к главному нужно подходить постепенно, через серию маловажных, простых вопросов:

– На каком курсе Лена переехала в общежитие?

– На втором… – вздохнула Клавдия Алексеевна. – На первом еще пыталась на автобусах ездить. В пять утра вставала, в десять вечера возвращалась. А потом у них курсовые пошли, коллоквиумы, не успевала, лучше б она этот институт бросила…

Надя увидела, что глаза Клавдии Алексеевны краснеют, наливаются слезами… Она быстро задала новый вопрос:

– А кто были ее соседки по комнате?

– Таня Смирнова. Катя Котенко. Лина Савушкина. – без запинки ответила мама.

– Что они сейчас?

– Танюшка Смирнова – в Штатах, преподает. Катя – где-то в Мурманске, за моряком замужем. Работает в школе. Линка… – Клавдия Алексеевна запнулась, – где Линка – не знаю. Где-то в Питере. Гуляет.

– Спилась уже, зуб даю, – вдруг брякнул Иван Савельевич.

– Вы с ними поддерживаете отношения? – продолжала Надя, сделав вид, что не заметила его резких слов.

– Катя с Таней до сих пор открытки нам шлют, – гордо сказала Клавдия Алексеевна. Слегка нахмурилась и добавила:

– Про Лину не знаю ничего.

– А.., а… – как ни старалась Надя говорить хладнокровно, голос ее все-таки дрогнул, – а с кем-нибудь из молодых людей Лена дружила?

– Не до того ей было, – немедленно отрезал Иван Савельевич. – Слишком занята была. На учебе своей помешалась. Пятерки, одни пятерки… – в его голосе звучали досада и горечь. – Все должно было быть у нее отлично: на “пять”, на “пять с плюсом”, на “шесть”, чего бы ни стоило, только – лучше всех!

Клавдия Алексеевна укоризненно взглянула на мужа:

– Ну зачем ты так, Вань… Что у нее, разве мало поклонников было? Леночка и на каток с ними ходила, и в кино… Но только так, ничего серьезного. Глупые они, говорила, маленькие, щенята…

Пора было подбираться к главному. Надя глубоко вздохнула:

– Значит, училась Леночка хорошо. Несчастной любви у нее не было… Но – почему? Почему же тогда случилось то, что случилось?! Неужели правда – из-за учебы? Или просто – несчастный случай? Что вам в милиции-то сказали?

Иван Савельевич вдруг резко встал, рывком отодвинул стул, вышел из комнаты. Клавдия Алексеевна скорбно посмотрела ему вслед. Вполголоса объяснила Наде:

– В милиции сказали – у нее психологическая травма, нервный срыв… Лена экзамен в тот день не сдала, очень расстроилась. Были свидетели. Ее… – несчастная мать снова всхлипнула. – Ее никто не толкал. А Иван в это не верит. Думает, что столкнули. А потом власти замели следы. А в милиции его и слушать не стали, даже дела заводить не хотели.

– А вы? Что думаете вы?

Глаза у Клавдии Алексеевны заметались. К ковру – поверх него висели выцветшие детские рисунки. К цветам – горшок у алоэ разрисован кривобокими человечками…

Надя не торопила ее. Сама рассматривала комнату, и сердце ее обливалось кровью, когда взгляд упирался в тертого-перетертого плюшевого мишку, в старую куклу, в школьный пенал, брошенный на серванте…

Вдруг Клавдия Алексеевна встала.

– Пойдемте, я провожу вас, – сказала она.

– Но… – растерялась Надя.

– Пойдемте, – повторила Клавдия Алексеевна и приложила палец к губам.

Они вышли в коридор. Из соседней комнаты послышался хриплый вздох, похожий на сдерживаемое рыдание.

– У Ивана сердце больное, – прошептала Клавдия Алексеевна.

Они вышли из квартиры, Клавдия Алексеевна торопливо поздоровалась с соседками, увлекла Надю прочь со двора.

Возле мэрии обнаружилась чистая, пустая лавочка. Они присели. Клавдия Алексеевна прикрыла глаза и сказала:

– Лена… Лена была беременна. Четыре месяца. Иван не знает. Узнал бы, кто отец, – убил бы.

Надя с ужасом наблюдала, как на глазах сереет лицо собеседницы. Но все-таки задала следующий вопрос:

– А вы?! Вы знаете, кто отец? От кого ребенок?!

– Не знаю, – глухо произнесла Клавдия Алексеевна. И повторила: