Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей

Дима нашел и еще одну карточку. Судя по одеждам, прическам и возрасту изображенных на ней людей, снята она была еще раньше: в конце, а то и в середине шестидесятых. На ней, на фоне Невы и Петропавловки, запечатлена была парочка: Аркадий Михайлович Ставинков – и мама. Совсем юные. Целомудренно стоят в определенном отдалении друг от друга. Улыбаются. Ветер дует с Невы, пытается растрепать мамину прическу а-ля Брижит Бардо…

Дима отправился на кухню. Разложил перед собой находки: грамоту, две любительские фотокарточки и вырезку из “Вечернего Ленинграда”.

"Итак, что мы имеем?” По давней привычке, вколоченной в него еще на журфаке, Дима не доверял своей памяти. Старался все факты, имеющие отношение к делу, переносить на бумагу.

Он написал вверху блокнотного листа: мама. Подчеркнул тремя чертами. А ниже – все о ней. Ее биография. То, что он помнил сам и о чем узнал сегодня.

Родилась в эвакуации в 1942 году.

В 1959 году поступила в медучилище в Питере.

В 1962 году как отличница была принята без экзаменов в мединститут.

В 1969-м закончила его. Пошла работать. Возможно, в ту самую студенческую поликлинику.

В 1972-м вышла замуж. Я родился в семьдесят третьем. В семьдесят пятом она выгнала отца.

В семидесятые годы мама работает в поликлинике технического университета. Во всяком случае, две даты установлены точно: 19 июня 1975-го (фото в газете) и 5 ноября 1977-го (грамота). В то же самое время здесь вместе с нею трудятся Ставинков и тетя Рая. Возможно, между Ставинковым и мамой имеются более теплые отношения, нежели простые служебные. А между Ставинковым и тетей Раей?..

В 1985 году мама второй раз выходит замуж, и мы переезжаем к отчиму в Москву. Мама работает в столичной больнице номер 57, затем в поликлинике номер 80. По-прежнему поддерживает связь с т. Раей: по телефону и посредством писем.

"Где они, кстати, – письма тети Раи?"

В 1987-м мама расстается со своим вторым мужем.

В 1988 году (кажется) в Москву перебирается из Питера и тетя Рая. Ее мать – бабушка Надьки – живет в столице, одинока, отвратительно себя чувствует, и потому т. Рая всеми правдами-не правдами добивается московской прописки. Мать берет т. Раю работать в свою поликлинику – к себе медсестрой. Подруги опять воссоединяются.

Мама дослуживается до заместителя главврача поликлиники и с этой должности уходит на пенсию в 1997 году. Тетя Рая, так и оставшаяся простой медсестрой, отправляется на пенсию в 1998 году.

"Ни фига себе, – подумал Дима, – сколько лет эти подруги-коллеги вместе. Только в Москве мама с тетей Раей лет десять бок о бок работали. Сколько всего за это время могло произойти! Но скорее всего, если что-то произошло, то в Питере. Они и там лет десять, наверное, вместе работали. И именно в Петербурге только что умер еще один человек – бывший главврач Ставинков. Или его смерть – случайность?.."

Дима вдруг ощутил дикий приступ голода. Время близилось к полуночи. “Не поеду я домой, – подумал. – Опять тащиться через всю Москву. Кот – обойдется. С утра я его кормил, а кошки – те же львы. Хищники. А хищникам вполне хватает одноразового питания… Переночую здесь, на Шокальского. А завтра поеду домой, отпишусь за дурацкий Амстердам, скину статью в редакцию по и-мэйлу, пристрою кому-нибудь кота, а в ночь выеду в Питер. А пока надо понять: зачем я еду в Питер ? Что я там хочу найти ?.. Однако как есть-то хочется!.."

Из съестного в квартире Евгении Станиславовны отыскались макароны. Мамуля их еще покупала… Масла не нашлось, холодильник был отключен. Зато имелась нераспечатанная бутылочка кетчупа.

Дима сварил макароны. Щедро сдобрил их кетчупом. Съел горку, запил чаем. Сыто закурил на кухне. На мгновение к нему вернулось ощущение из юности: мама уехала в санаторий, он дома один – а значит, свободен. Та свобода была ему в радость. Он употреблял ее на запретное: сигареты, девочек и вино.

Теперешняя свобода от мамы была бесконечной. И потому совершенно безрадостной.

Перед сном он собрал все архивы и кое-как запихнул их обратно в стенку. Его не покидало чувство, что он не нашел чего-то важного. Чего-то не заметил. Упустил.

К тому же: где, спрашивается, мамины дневники? Куда они, черт возьми, делись?

И, только уже засыпая на диване в так называемой “большой” (пятнадцать квадратных метров) комнате, он кое-что про мамины дневники вспомнил. И подумал: “Поездку в Питер, пожалуй, придется отложить”.

Дорога ему лежала, по московским меркам, долгая. Из одной дыры (изящно называемой “спальным районом”) в другую. С севера столицы, из Медведкова, – к себе домой, на юг, в Орехово-Борисово. Дима решил поехать через центр. Экстремальная езда по улицам Белокаменной не давала расслабиться и помогала проснуться.

Счастье еще, что в маминой квартире оказался кофе. Она сама его не пила – приберегала на случай, если удастся заманить на ночевку Диму. Дима запустил радио в машине во всю мочь. Слушал музыку, новости, полубессмысленный треп диджеев. Искурил по дороге четыре или пять сигарет.

Последняя еще дымилась в его руке, когда он закрыл машину во дворе дома и вошел в свой подъезд. “Сейчас задам корма скоту, – думал он, – да отпишусь про этот несчастный Амстердам…"

Дима поднялся на лифте к себе на восьмой этаж. Сигарета догорела и жгла пальцы. Открылись лифтовые двери. Дима вышел и сделал шаг – но не налево, в сторону своей квартиры, а направо, к мусоропроводу: хотел выкинуть в мусорку сигарету. Именно этот неожиданный поворот спас ему жизнь.

Шагнув из лифта, Дима лицом к лицу столкнулся с человеком. Рука его была занесена. В ней сверкал нож.

Мужчина, видимо, на секунду оторопел: он увидел перед собой не спину, как он ожидал, а – лицо жертвы. И его удар задержался на пару мгновений. Нож дрогнул. Но затем все равно пошел сверху вниз, в самую середину Диминой груди.

Тело Димы среагировало на угрозу. Среагировало раньше, чем мозг. В школе он занимался самбо. В секции они отрабатывали защиту от нападения с ножом. У Димы неплохо получалось. Руки его теперь сами вспомнили навыки, разученные на сотнях тренировок.

Блок левой рукой. Его предплечье встретило чужое. Нож не дошел до Диминой грудной клетки. Остановился сантиметрах в двадцати. Дима выбросил вперед правую руку. Перехватил кисть нападавшего. Левая рука летит на помощь правой. Двумя большими пальцами Дима давит на костяшки кисти врага. Выворачивает ее.

Мужчина рычит от боли. Кисть разжимается. Нож звенит о пол. Дима пинает человека носком ботинка прямо в коленную чашечку. Рык переходит в стон.

И в это время – шум шагов с черной лестницы. В дверном проеме возникает еще одна фигура. Второй враг вытаскивает из-под куртки пистолет.