Свидетели Времени - Тодд Чарлз

Но Хэмиш был не совсем прав, отец Джеймс уже стал для Ратлиджа той загадкой, от которой невозможно было отвязаться, не разгадав ее. Он заинтриговал его не как священник, а как человек.

Открыв тяжелую дверь адвокатской конторы, Ратлидж окунулся в викторианскую элегантность дома, пережившего несколько поколений. Судя по всему, он не собирался меняться. Старый клерк за стойкой выглядел так, как будто находился здесь все эти времена. Высокий, сутулый, с мягкими седыми волосами, абсолютно белоснежными, какие бывают у человека, когда ему уже далеко за восемьдесят. Но яркие голубые глаза взглянули на незнакомца проницательно.

— Доброе утро, сэр. У вас назначена встреча с мистером Гиффордом?

— Нет, к сожалению. — Ратлидж старался поддержать правила игры, отвечая с подобающей степенностью. — Но тем не менее надеюсь, он уделит мне полчаса своего времени. Я инспектор Ратлидж из Скотленд-Ярда. Из Лондона.

Голубые глаза окинули его с ног до головы.

— А! Сейчас узнаю, сэр.

Интересно, какова была оценка его личности, подумал Ратлидж.

Клерк исчез за дверью, которая вела в святая святых.

Осматриваясь, Ратлидж решил, что здесь ничего не изменилось с тех времен, когда первый Гиффорд приступил к практике. Три стула с вытертыми кожаными сиденьями, стол, покрытый бархатной скатертью, на нем фотографии в золоченых рамках: старший Гиффорд, потом его сын и, наконец, последнее поколение — двое молодых людей застыли напряженно перед камерой, пытаясь придать лицам самоуверенный вид. И еще одна — мужчина в военной форме, угол рамки этой фотографии был перетянут траурной ленточкой.

«Дедушка, отец и сыновья, — сказал Хэмиш. — И один не вернулся с войны».

Явился клерк и остановился на пороге, держа дверь открытой.

— Мистер Гиффорд примет вас, инспектор.

Он повел Ратлиджа по узкому коридору. Две двери с левой стороны были плотно закрыты, и вид у них был такой, что они закрыты давно и навсегда. Клерк остановился перед третьей. Открыв ее, он со старомодным поклоном пропустил внутрь Ратлиджа.

Ратлидж перешагнул порог и оказался в кабинете адвоката. На стенах висели красочные фотографии лошадиных бегов, сверкали стеклами ряды книжных полок. Прекрасный старинный стол красного дерева был гораздо старше сидевшего за ним человека. На широких подоконниках целая выставка антикварных вещиц — в основном старинных табакерок. Украшенные эмалью, золоченые, в виде бутылочек из разноцветных драгоценных камней или слоновой кости, они играли и переливались всеми цветами радуги в утреннем свете и были очень красивы. В воздухе висел сигарный дым.

Гиффорд поднялся, здороваясь, и Хэмиш отметил: «Он такой маленький, что мог быть жокеем».

Адвокат был на фут ниже Ратлиджа, с мелкими чертами лица, что соответствовало росту. Волосы густые, темно-каштановые, как и борода.

— Я Фредерик Гиффорд. — Он указал гостю на стул. — Садитесь и расскажите, что вас привело ко мне. Наверное, это касается завещания?

Ратлидж поразился:

— Вы правы.

— Инспектор Блевинс вряд ли заинтересовался бы его содержанием, ведь кажется, преступник пойман. Просто кровь стынет в жилах от такого жестокого и бесчеловечного убийства. Тем более что украденная сумма была ничтожной. Но ведь всегда найдутся охотники и за малым. Впрочем, должен признаться, я удивлен, что известность отца Джеймса достигла Лондона. Конечно, для его памяти лестно, что сам Скотленд-Ярд заинтересовался его гибелью.

«Он попытается выудить из тебя больше, чем ты у него», — предупредил Хэмиш.

Ратлидж, уже привыкший объяснять свое участие в деле двумя-тремя нейтральными фразами, ответил:

— Епископ был потрясен случившимся настолько, что обратился к главному констеблю Норфолка, и по его просьбе Ярд в виде любезности послал меня успокоить епископа, что местные власти делают все возможное.

— Разумеется, и это должно принести свои плоды. — Адвокат, как будто удовлетворившись тем, что полномочия Ратлиджа в порядке, продолжил: — Что касается завещания. Ничего экстраординарного. У отца Джеймса не было большого состояния, и все перешло единственной наследнице — его сестре, у которой трое маленьких детей. Небольшая, но достаточная сумма завещана миссис Уайнер, которая верно служила ему в течение долгого времени, и еще тоже незначительная попадет в церковный фонд. Разумеется, скромность этих сумм объясняется сложными послевоенными обстоятельствами. Они могли стать значительнее со временем.