Грустное танго Арлекина - Ольховская Анна

А еще – поразила красотой. Настоящей, природной, к которой не имел никакого отношения скальпель пластического хирурга. Потому что хирург сконструировал бы идеально правильные черты лица, кукольные, синтетические. А у Лены личико было как раз неправильное. Немного курносый нос, крупноватый рот, густые брови, пушистые ресницы, роскошные волосы цвета спелого каштана, смеющиеся серые глаза…

Там, в кабинке колеса обозрения, ничего этого не было. Вернее, было, но…

Яна не узнала бедняжку, пока не появился Жаркевич.

Насколько девушка поняла из разговора оперативников со следователем, Лена Жаркевич пропала три дня назад. Сидела вечером за компьютером, с кем-то переписывалась. Затем резко засобиралась куда-то, сказала родителям, что сейчас придет, надо срочно отдать флешку подруге. Подруга жила в соседнем доме их хорошо охраняемого жилого комплекса, так что мать волноваться не стала, отпустила дочь спокойно. Отца на тот момент дома еще не было.

Жаркевич вернулся с работы минут через сорок после ухода Лены. И тоже сначала не волновался.

Пока стрелки часов не подползли к одиннадцати вечера.

Стали звонить той подруге и узнали, что Лена к ней не приходила и ни о какой флешке девушка понятия не имеет…

Камеры видеонаблюдения зафиксировали, как Лена выходит из подъезда, бредет – именно бредет, не идет, медленно, еле-еле, словно ноги ее не несут, в сторону парковки. Причем заметно, что девушка время от времени вытирает ладошкой щеки, как будто… плачет?

Подходит к парковке, осматривается. Коротко вспыхивают автомобильные фары, сигналя. Лена вздрагивает, судорожно сжимает руки за спиной и идет к машине, словно обреченный на казнь. Садится рядом с водителем, машина резко газует и уезжает.

Разглядеть, кто был за рулем, не удалось. Сотрудники службы безопасности Жаркевича отдавали запись с видеокамер лучшим спецам, требуя сделать похитителя пригодным для опознания, но увы – ничего не получилось. Даже понять, мужчина это или женщина, не удалось.

Человек, похитивший Лену, был одет в темный свитер, темную глубокую бейсболку, скрывавшую и волосы, и пол-лица, руки прятались в черных кожаных перчатках.

Машину нашли утром, брошенную. Оказалось, ее угнали накануне вечером, перед похищением.

Жаркевич ждал звонка от похитителей, думал, что все ради выкупа. Но никто не звонил…

Через два дня он обратился в полицию.

А через три Лену нашли…

Вернее, то, что от нее осталось. Псих всласть поглумился над девушкой, смерть стала для нее избавлением.

И это чудовище ходит сейчас по тем же самым улицам, дышит тем же воздухом! Любой человек в толпе может оказаться им!

К вечеру Яна взвинтила себя до такой степени, что даже руки начали трястись. Да так ловко затряслись, так профессионально, словно занимались этим лет пять с лучшим тренером околотка. Воды в стакане, пока девушка донесла его до рта, осталось меньше трети. И зубы с дурным энтузиазмом присоединились к рукам, лихо отбарабанив танец с саблями по краю стакана.

– Нет уж, дорогуша, так не пойдет! Довольно! – разозлилась Яна, с размаху поставив стакан на стол.

Конкретно так бахнула, так что стакан едва не треснул, лишив стеклянного ипохондрика остатка иллюзий в отношении человеческого рода в целом и этой вот жуткой особы в частности. Мало того что моет кое-как, чаще всего лишь споласкивает; мало того, что наливает всякую ерунду типа воды или сока из картонного пакета – вместо свежевыжатого джуса или молока единорожицы; мало того что хранит в шкафчике вместе с разными фаянсовыми плебеями, так она еще и убить норовит! Почти покалечила, хамка!

Но страдания стакана из чешского стекла, последнего из старого набора, благополучного перебитого еще родителями Яны, на этом не закончились.

Потому что хозяйка, сопя и чертыхаясь, полезла в дальний угол шкафа, на нижнюю полку. Ту, что возле самого пола. Разгребая по пути баррикады посуды и отодвигая в сторону банки со специями и крупами.

Вот она удовлетворенно выдохнула:

– Есть! Нашла!

Вытащила из закромов бутылку с какой-то подозрительной жидкостью коричневого оттенка, посмотрела на свет, взболтнула, невольно поморщилась, глядя на этикетку, поджала губы, а потом, словно убеждая себя, твердо произнесла:

– А зато на травах!

Поднялась, отвинтила крышечку, щедро набулькала в задохнувшийся от возмущения и плебейского аромата напитка стакан больше половины, зажмурилась, выдохнула и залпом, повизгивая от отвращения, выдула все содержимое.

Снова бахнула стакан на стол, вытаращила глаза, затрясла ладошками, тщетно пытаясь вдохнуть, нащупала на столе кусок хлеба и почти целиком затолкала его в рот, лихорадочно пережевывая.

Плюхнулась на диванчик, вытерла проступившие слезы, с трудом проглотила хлеб и просипела:

– Блин, как же они ее пьют, «Зубровку» эту?

Печально посмотрела на початую бутылку стеклянной валюты, по совету матери припасенной для сантехников, пригорюнилась:

– И что мне с тобой теперь делать? Такую отдавать неудобно, а сама больше не могу. Толку себя мучить, если не помогает совсем…

А потом в глазах все поплыло, в голове зашумело, Яне захотелось немедленно улечься прямо тут, на кухонном диванчике, но она все же смогла принять вертикальное положение и донести это положение до дивана в комнате.

И рухнуть на него, мгновенно отключившись.

Ну да, стыдно, конечно: преподавательница музыки, по определению обязанная быть утонченно-одухотворенной, хряпнула на ночь стакашок «Зубровки» и завалилась спать не раздеваясь!

Но почему-то особого стыда Яна не ощущала. И угрызений совести тоже.

А вот облегчение пришло.

Валюта ли сантехников была тому причиной или всем известная поговорка «утро вечера мудренее», Яна не знала. И знать не хотела. И вдумчиво анализировать ситуацию тоже не собиралась.

Потому что – солнечное майское утро! Воскресенье! И никто не будил, не просил погулять с собачкой! И вчерашний день казался таким далеким, таким… ненастоящим, что ли?

Словно весь тот кошмар произошел вовсе не с ней, не с Яной. И вообще не произошел – это был сюжет из телевизора. Что-нибудь энтэвэшное, обильно кровавое, постоянно повторяющееся и потому ненастоящее.

А здесь, в ее уютной, залитой утренним солнцем квартирке, шла настоящая жизнь. Тихая, мирная и спокойная.

И утренний душ окончательно убедил девушку в этом.

Жизнь прекрасна и удивительна!

– А это я для компрессов оставлю. – Яна затолкала початую бутылку обратно, в дальний угол шкафчика. – Пока Ксюшка моя не увидела, чем я тут занималась в ее отсутствие. Потом глумиться будет года два! Хотя сама в моем падении виновата: нечего по командировкам шляться, когда так мне нужна!

Ксюши, самой близкой подруги Яны, почти сестры – они дружили с первого класса, – сейчас в городе не было. Иначе вчерашний день не получился бы таким одиноко-напряженным и не закончился столь… м-м-м… куртуазно.

Потому что первым делом, вернувшись наконец в квартиру, Яна позвонила Ксюхе, и та немедленно примчалась бы. И они устроили бы облегченную версию «Слета юных Василис» – вдвоем.

Обычно это мероприятие (название которому дал старый мультик) проходило в расширенном составе, «юных Василис» набиралось от шести до десяти особей – подруги Яны и Ксюши, перезнакомившиеся между собой и тоже подружившиеся.

Чей-либо день рождения, или профессиональный праздник, или просто по настроению – поводов для слета искать особо не приходилось. Девчата созванивались, определяли место, договаривались, кто что несет с собой вкусненького, и слетались. Мужчинам вход на эти мероприятия был строго запрещен, но мужья и бойфренды (у кого были) на это уже давно не обижались. Да и не рвался особо никто из них: представители сильного пола относились к подобным посиделкам с некоторой опаской – сразу восемь штук таких, как моя?! Нет уж, спасибо, я лучше с мужиками в спортбар пойду, матч под пиво посмотрю.

А девушкам подобные встречи были очень нужны. Выговориться, пожаловаться, посоветоваться, услышать слова поддержки, отдохнуть душой – разве могут походы к дорогущему психологу заменить такие посиделки?

Правда, Яна, когда ей было совсем уж худо, ограничивалась обычно только Ксюшей. А Ксюша – Яной.

Но Ксюша, недавно закончившая интернатуру, в составе группы лучших молодых врачей их города была направлена на трехмесячную практику в клинику Израиля.

И пока прошел только месяц, как подружка-сестренка уехала…

Так что справляться с проблемами приходилось самой.

Ничего, сегодня вечером по скайпу она все это вредине выскажет! Бессовестная, умотала почти на курорт и в ус не дует!

Хотя назвать Израиль курортом…

Там, конечно, имелся Эйлат, и море тоже, вот только…

Ну да ладно, жизнь все равно прекрасна и удивительна!

И это надо отметить вкуснейшим завтраком.

Через полчаса Яна с удовлетворением осмотрела красиво сервированный стол, где томно возлежали на широкой тарелке румяные оладушки, золотился в фарфоровой плошечке мед, кокетливо подбоченился кофейник, ждала своей очереди изящная чашечка на не менее изящном блюдечке.