Белое и черное - Ёкомидзо Сэйси

— У него в тот вечер была встреча с коллегами-иллюстраторами, они собирались в закусочной «Коёкан» на Тораномон.

— Господин инспектор, это действительно так?

Тамаки выдернула письмо из рук матери и впилась в него глазами.

— А что такое, Тамаки-тян? Ты думаешь, там написана правда?

— Да нет, но ведь Мидзусима-сэнсэй за мадам ухлестывал… Я просто про его алиби подумала.

— Аа, вот что!.. Да нет, здесь все точно. Есть такая организация, «Лига художников-иллюстраторов», Мидзусима-сэнсэй входит у них в правление. Десятого октября один из членов Лиги отмечал издание своего альбома, они вечером собирались в ресторане «Коёкан» на Тораномон. Началось все в половине седьмого, закончилось в десять вечера, а потом Мидзусима и еще трое из правления отправились на Гиндзу и до двенадцати ночи шатались по питейным заведениям. Возвращался он с вокзала Синдзюку на экспрессе «Ода-кю», ехал не один, и по показаниям спутника вышел на станции S примерно в двенадцать пятьдесят. Ну что, Тамаки-тян, тебе все еще мало?

— Да нет, если так, то все нормально.

Тамаки сунула письмо инспектору, но в глубине души не угомонилась.

Полиция проверяла алиби на примерное время убийства мадам, где-то в районе десяти вечера, так? Что ж, пусть на этот отрезок времени все в порядке, но вот как насчет того, что описывается в письме?

Тораномон — это рядом с Синдзюку. Минут на тридцать с представления можно ускользнуть, никто и не заметит. Театр ведь на Симбаси. А эта Минэ-сан — у нее свой косметический салон в Уэно, с матерью они не близкие подружки.

И самое главное — если мама собиралась в театр со своей знакомой, зачем ей надо было подкупать меня слаксами? А потом, в тот вечер она явно где-то принимала ванну…

Вот как закрутились колесики в голове у этой славной и, в сущности, не шибко сообразительной девочки. Что ж, видимо, это все возраст!

Тамаки только опустила свои круглые глазищи и вслух ничего не произнесла. Торакити, по сути еще более славное существо, чем его дочка, проглотил все объяснения, не задумываясь.

— Слышь, Кана, кто же мне такое прислал? Ну-ка, подумай — это кто тебя так ненавидит?

— Ох, отец, и подумать-то не на кого.

И тут Тамаки произнесла:

— А к Киёми и Дзюнко тоже гадкие письма приходили! Правда ведь, господин полицейский?

Наконец, еда готова!

Гора редьки дайкон и густой суп о-мисо. Рыбный фарш, щедро сдобренный луком и приправами. Шесть кубиков пасты из вареной рыбы (рецепт из Тоса). Тарелка говяжьего мяса (рецепт из Кобэ). Сырое яйцо. Морская капуста в засолке. Морская капуста в жареном виде.

Все вышеперечисленное — меню воскресного завтрака Торакити 30 октября.

Малорадостная ситуация в доме продолжает сохраняться, но даже все эти неприятности не в состоянии лишить Торакити его замечательного пристрастия к еде. Навалив гору риса в здоровенную пиалу, — она, правда, для чая, но размером с хорошую миску — он щедро добавляет туда же суп о-мисо и принимается ублажать свой отменный аппетит.

Рядом с ним лежат часы. На них половина девятого.

Управляющему нет надобности являться на работу до открытия кинотеатра, но страдающий от понижения в должности Торакити мечтает непременно подняться вновь. Очень хочется работать где-нибудь в центре, в более престижном месте! А для этого нужно хоть немного отличиться там, где работаешь сейчас.

Торакити нарочито гремит посудой, громко прочищает горло. Обе комнаты погружены в тишину, реакции никакой. И дочь, и жена уже должны были бы проснуться, но они не появляются, и Торакити остро переживает такую отместку за свою былую опрометчивость.

Умяв от души три пиалы риса и оставив стол неприбранным, он вошел в полутемную комнату.

— Кана, ты не трогай ничего, я сам все приберу, — обратился он к жене, начиная переодеваться, но та зарылась лицом в ватное одеяло и ничего не ответила.

Груда постели, вздымающаяся на полу в полумраке, остро напомнила ему запах теплого тела.

После того случая супруги спали порознь.

— Кретин!!!

— Да ладно тебе, брось…

— Тамаки же за перегородкой слышит!

— Я поцелую только, только поцелую…

— Изо рта по утру воняет.

— На-ка вот тебе… — Торакити запихал жене в рот свое любимое успокоительное.

Разумеется, супруги вели диалог приглушенно-сдавленными голосами, натянув одеяло на голову, но за тонкой перегородкой несомненно все было слышно. Оттуда внезапно донесся отрывистый шум, которым обычно сопровождается вскакивание с постели, потом крадущиеся шаги, потом звук открываемой двери и, наконец, суматошный перестук сандалий, несущихся вниз по бетонной лестнице.