Философ - Келлерман Джесси

В холле стояла, раскачиваясь и орудуя пылесосом, Дакиана.

– Простите!

Она не ответила.

Я выдернул вилку пылесоса из розетки.

– Сиир, зачем, мне нужно чистить.

Со всем доступным мне терпением я рассказал ей о случившемся. Она, похоже, не поняла, пришлось повторить. Умерла, сказал я.

Теперь до нее дошло. Она всплеснула руками, лицо ее исказила гримаса славянской муки. Мне захотелось дать ей пощечину. Я и со своим-то горем справлялся с трудом, ее же выглядело, в сравнении, бесцеремонным и карикатурным.

– Миис Альма, – зарыдала она. – Оооххх.

Я стоял перед ней в одной лишь пижаме.

– Оооххх. Оооххх.

– Мне очень жаль, – сказал я.

– Оооххх.

– Это ужасно, я понимаю. Но, послушайте…

Она вдруг перестала плакать и уставилась на меня.

– Я чищу вас.

– Меня? Нет. Нет, я…

– Пожалуйста. Только работать.

– Я не могу…

Руки ее взлетели вверх:

– Сиир. Охххх. Сиир.

– Я не могу позволить вам работать здесь. Мне нечем платить.

– Да, о’кей.

– Вы не поняли.

– Работать очень хорошо.

– Не сомневаюсь в этом, однако…

– Три года, – сообщила она. – Один. Два. Три.

– Как бы там ни было…

Она снова воткнула вилку в розетку, включила пылесос.

– Выключите, пожалуйста.

Ууууууууу.

– Выключите. Будьте доб… а, черт!

Я снова выдернул вилку.

Дакиану это не устрашило, она торопливо засеменила через холл в сторону кухни.

– Секунду. Подождите.

Но она уже мыла оставленные мной грязными тарелки. Я поозирался по сторонам: мухи, крошки, вскрытые банки, усыпанный сором стол. Настоящий фильм ужасов.

– Давайте договоримся, – сказал я. – Сегодня можете поработать, но это все.

– Да, я работаю.

– Хорошо. Но, послушайте. Перестаньте… выключите воду, пожалуйста. Пожалуйста. Во-первых, долго я здесь не пробуду. Хотите работать, договаривайтесь с тем, кто поселится в доме после меня. Так что только сегодня. И все. Не больше. Ладно?

Она кивнула и запела, не раскрывая рта.

– И я хочу, чтобы ее спальню вы не трогали. Не входите в нее. Вы поняли? Спальня – нет.

– Да, сиир.

– Спальня наверху. Не входите в нее.

– Да, я чищу.

– Нет. – Я схватил ее за запястье и отвел наверх. – Не чищу.

Лицо Дакианы выразило недоумение.

– Нет, – сказал я. – Идет?

– Идет. Вы босс.

Я вернулся в постель, сунул голову под подушку.

Под конец пятого часа она пришла ко мне.

– Кончаю, сиир.

– Спальню наверху вы не трогали, так?

– Да, сиир, нет.

Не понимая, что это значит, я ткнул пальцем вверх:

– Да?

– Нет.

– Нет?

– Нет, – подтвердила она.

– Нет. Ладно. Годится. Хорошо. Сколько она вам платила? – Я помолчал. – Деньги. Сколько денег?

Дакиана отвела взгляд в сторону, почесала шею.

– Сто.

– Она платила вам сто долларов?

– Идет, восемьдесят пять.

Ну понятно: она назначила себе прибавку.

– Сорок пять, – сказал я.

– Восемьдесят.

– Пятьдесят.

– Семьдесят пять.

– Пятьдесят пять.

Она издала скорбное подвывание – ни дать ни взять, Вуки^[21].

Я достал из бумажника три двадцатки, протянул ей. Она, чуть помедлив, схватила их и засунула в лифчик. В ухмылке ее я прочитал вскипавшую ненависть – или то было уважение? Может быть, моя мужественная решимость произвела на нее сильное впечатление?

– Я прихожу следующая неделя, – сказала она.

– Нет. Больше не приходите. Это все.

Она нагнулась, чтобы поднять с пола сумку.

– До скорого.

Позвонившая мне женщина назвалась помощницей Чарльза Палатина, поверенного Альмы. Мистер Палатин хотел бы поговорить со мной лично – если возможно, завтра. Мы условились встретиться в два, и я приступил к выбору наряда. Я был совершенно уверен: под конец встречи мне прикажут очистить дом, однако надеялся, что если оденусь поприличнее, то смогу выклянчить отсрочку. Увы, гардероб мой каким был, таким и остался, ничего лучшего испачканных чернилами штанов цвета хаки да блейзера в нем не обреталось. Я разложил одежду по кровати и задумался насчет обуви. «Стыд и позор, мистер Гейст. Единственная моя предсмертная просьба». Я вспомнил мерцание ее глаз, насмешливые переливы голоса. И вдруг понял: то была шутка на мой счет, но обращенная ею к себе. Альма знала, что ее ждет. Конечно, знала. Она добивалась моего отсутствия, настаивала на моей поездке домой, на том, что Эрик ничуть не опасен. Да и чем он мог быть опасен? Ничего он ей сделать не мог, раз она собиралась сделать это сама, первой.