Амнистия - Троицкий Андрей

Тарасов, как не напрягал память, не мог воскресить ни единого имени. Но ясно одно, Локтев мог выйти на него только через людей, то есть, через общих знакомых. Только так и никак иначе. Правда, не понятно, как он узнал о ресторане. Ведь как-то он узнал об этом. Как-то узнал… Но это вопрос второй. Он прояснится, если ответить на первый вопрос. Об общих знакомых. Такие люди должны быть. Хотя бы один человек должен быть.

Есть. Вспомнил. Володя Сурков.

Бывший администратор областного театра перебрался в Москву пару лет назад и, кажется, занялся здесь торговлей шмотками. Возможно, сейчас он процветает. Возможно, бедствует: торговля не пошла. Тарасов нарисовал на листке ещё один кружок: Сурков. Дальше… А дальше ничего. Пустыня.

Еще четверть часа Тарасов корчился на стуле, хмурил лоб и сводил брови на переносице. Нет общих знакомых – и точка. Сурков – единственная зацепка. Теперь надо подумать: какая может быть связь между бывшим администратором театра и Локтевым.

Допустим, они случайно встретились. Допустим, Сурков увидел Тарасова на улице. Допустим… Ну, и что? Что из этого следует? Дальнейшая цепочка событий никак не выстраивается. Слишком много недостающих звеньев в этой цепочке. Тарасов не виделся с Сурковым года два, с того самого времени, когда тот отчалил из Петрозаводска искать богатой жизни в Москве. В последнее время их дорожки нигде не пересекались.

И все– таки Суркова нельзя вычеркивать из этой схемы. Ведь это единственный общий знакомый Тарасова и Локтева. Тарасов полистал записную книжку. Вот он Сурков. Город Мытищи, улица… Телефона нет. Что ж, надо прояснить вопрос.

Тарасов быстро оделся, вышел из дома и поймал такси.

Через час он оказался на тихой улице, на окраине Мытищ возле пятиэтажки из светлого силикатного кирпича. Лифта в доме, разумеется, не было. По выщербленным ступеням Тарасов поднялся на четвертый этаж, ещё раз заглянул в записную книжку, проверяя номер квартиры, нажал кнопку звонка. С другой стороны двери кто-то долго разглядывал Тарасова в глазок, наконец, женский надтреснутый голос спросил:

– Кто там?

– Вова здесь живет? Я к Вове.

Упала цепочка, дверь открылась. В проеме показалась седая женщина в заселенном фартуке.

– Вам кого? – спросила она, хотя Тарасов только что сказал, к кому он пришел.

– Мне нужен Володя Сурков.

– А вы сами кто?

Женщина, прищурив водянистые бесцветные глаза, смотрела на Тарасова, как чекисты смотрят на засланного шпиона.

– Я его старый друг. Из Карелии. Вот в Москве проездом. Вова оставил адрес и просил меня зайти.

Прищур женских глаз сделался мягче.

– Когда оставил адрес?

– Давно еще…

– Вова год как умер, – женщина неожиданно всхлипнула.

– От чего умер?

– А от чего молодые мужики умирают? – вопросом на вопрос ответила женщина.

Она снова шмыгнула носом, ткнула в горло указательным пальцем.

– Все от этого. От водки. От передозировки.

– Надо же, какое горе. Вот горе-то. А я хотел с ним посидеть, былое вспомнить. И думы.

Вместо ответа женщина вытерла со щеки крупную прозрачную слезу.

– А где его схоронили? – не мог успокоиться Тарасов.

– Здесь, в Мытищах. Если хотите сходить на могилу, я нарисую, как пройти. Без рисунка не найдете.

– На могилу не успею, – покачал головой Тарасов. – У меня поезд через два часа. В отпуск еду, в Адлер. А вы его мать?

– Я его жена. Вдова то есть.

– Простите. Извините за беспокойство.

Он спустился вниз, вышел на улицу и квартал до перекрестка прошагал пешком. Какая непроходимая глупость. Стоило ли приезжать в Москву, чтобы здесь загнуться с перепоя? Вопрос риторический. От водки можно умереть и в Петрозаводске.

Раздумывая о превратностях человеческой судьбы, Тарасов поднял руку, остановил машину и сел на переднее сидение рядом с водителем. Следя за дорогой, Тарасов думал о своем. Итак, Бузуев отпадает. Сурков тоже отпадает. Сурков отбросил копыта. А что остается? Что? Ничего. Ровное место.

* * * *

Вернувшись на квартиру, Тарасов битый час слонялся из угла в угол, но так и не смог успокоиться. Он вышел на балкон и сел на подоконник. Нельзя действовать дальне, не прояснив вопрос с Локтевым. Тарасов поднялся с подоконника, в поисках сигарет сунул руки в карманы джинсов. Сигареты остались на тумбочке. Вместо пачки он вытащил из кармана пейджер, пристегнутый тонкой цепочкой к брючной штрипке.

Мама дорогая, пейджер.