Музыка под занавес - Рэнкин Иэн

— А что он делает, когда в баре есть кто-то из русских?

— Как правило, занимает столик к ним поближе, угощает… Мне кажется, что раньше он никого из них не знал, но теперь перезнакомился если не со всеми, то с большинством.

— Значит, русские держатся открыто и дружелюбно?

Бармен покачал головой:

— Не сказал бы… Начать с того, что они почти не говорят по-английски. Впрочем, каждого из них сопровождает переводчица — этакая длинноногая блондинка…

Ребус припомнил день, когда он видел Андропова возле муниципалитета. Никакой блондинки с ним тогда не было.

— Но некоторые вроде бы не нуждаются в переводчице… — проговорил он.

Фредди кивнул:

— Да. Мистер Андропов говорит по-английски достаточно бегло.

— То есть значительно лучше, чем сам Кафферти.

Ребус фыркнул.

— Мне тоже иногда так кажется. А еще мне показалось, что мистер Андропов и мистер Кафферти были знакомы раньше. Во всяком случае, встретились они как люди, которые уже знают друг друга.

— Да? И почему тебе так показалось?

— Потому что, когда я впервые увидел их вместе, они не представлялись друг другу. Мистер Андропов просто протянул руку, а мистер Кафферти… — Фредди пожал плечами. — Нет, не знаю. Но впечатление было такое, словно они встречаются не в первый раз.

— Хорошо. А что ты знаешь об Андропове?

— Не много. Дает хорошие чаевые, пьет умеренно. Чаще всего заказывает просто минеральную воду, причем непременно шотландскую.

— Нет, я имел в виду — что тебе известно о его прошлом?

— Ничего. Абсолютно.

— Мне тоже. — Ребус покивал. — И сколько раз встречались Кафферти и Андропов?

— Лично я видел их вместе раза два. Мой сменщик — Джимми — тоже как-то видел их вдвоем.

— И что они делали?

— Разговаривали.

— О чем?

— Понятия не имею.

— Ты мне лучше не ври, Фредди.

— Я не вру.

— Пять минут назад ты сам сказал, что Андропов говорит по-английски лучше, чем Кафферти.

— Но я так решил вовсе не потому, что слышал их разговор.

— Ну, допустим… — Ребус пожевал нижнюю губу. — А о чем наш уважаемый «мистер» Кафферти говорил с тобой?

— В основном об Эдинбурге: о том, каким он был раньше… и как все изменилось теперь.

— Довольно интригующая тема. А о русских он что-нибудь говорил?

— Ни слова. — Фредди покачал головой. — Я помню, он рассказывал, что лучшие дни в его жизни — это когда он вышел из тени и занялся легальным бизнесом.

— Его бизнес такой же легальный, как золотой «Ролекс» за двадцать фунтов.

— Мне такие часики предлагали, — задумчиво проговорил бармен и нахмурился, словно что-то припоминая. — Кстати, я обратил внимание, что у всех русских джентльменов очень хорошие, дорогие часы. И костюмы тоже. А вот ботинки выглядят дешевыми, словно они их на барахолке покупали. Даже странно как-то… — Он снова пожал плечами. — Люди, особенно такие богатые, должны заботиться о своих ногах. Моя подружка работает мозольным оператором, — добавил Фредди, решив, что Ребус нуждается в пояснениях.

— Интересные у вас с подружкой разговорчики… — пробормотал Ребус, оглядывая пустой зал и представляя веселящихся в нем русских магнатов и их длинноногих переводчиц.

И Морриса Гордона Кафферти.

— В тот вечер, когда к вам зашел этот русский поэт… Он действительно выпил с Кафферти только одну рюмку и ушел? — спросил Ребус.

— Точно. Так и было.

— А что делал Кафферти потом? — «Одиннадцать порций спиртного», — припомнил он квитанцию. — Тоже ушел? Когда?

Фредди задумался.

— По-моему, он задержался… Да, кажется, Кафферти оставался до самого закрытия.

— Кажется или точно?

— Ну, возможно, он выходил в туалет. Я видел, как он перешел за столик к мистеру Андропову. С ним сидел еще один джентльмен, похожий на какого-то политического деятеля.

— Кого именно?

Фредди рассмеялся.

— Когда по телику показывают политиков, я выключаю звук.

— Но лицо-то ты узнал?

— Так я же говорю… Кажется, этот тип имеет какое-то отношение к парламенту.

— Где именно они сидели?

Бармен указал на дальний полукабинет, и Ребус, соскользнув с табурета, направился в ту сторону.

— Здесь? — спросил он. — Андропов сидел здесь?

— В следующем… да, тут.

Из этой кабинки был виден только один конец бара. Высокий табурет, с которого Ребус только что встал и на котором, по словам бармена, сидел в свой последний день Федоров, остался вне поля зрения. Убедившись в этом, Ребус вернулся к стойке.