Свидетели Времени - Тодд Чарлз

— Он был потрясен гибелью «Титаника», как все?

— Это с ваших слов! Он мне сам ни разу не говорил о том, что катастрофа так его задела. Ради бога, поверьте, что священники тоже люди и у них может быть личная жизнь. Я знал одного священника, он писал неплохие книги о жизни бабочек. А другой гордился тем, что выращивал лучшие кабачки в Суффолке. Я сам увлекался прививкой растений. Но не могу сказать, что часто говорил с кем-то о своем увлечении. Это просто способ отдыха в свободное время.

Хэмиш снова заметил: «Да он просто мастер уходить от твоих вопросов…»

— А вот миссис Уайнер уверена, что отца Джеймса убили из мести. Почему она так сказала, если у него не было врагов?

— Спросите у нее!

— И еще есть Присцилла Коннот, которая заявляет, что отец Джеймс разрушил ее жизнь, и она его ненавидит. Я смотрел в ее глаза, когда она об этом говорила. Есть еще Питер Гендерсон, чей отец отрекся от него, и отец Джеймс пытался их примирить, чем вызывал ярость с обеих сторон. Все они — его неудачи. И потенциальные убийцы?

Подошла миссис Барнет с подносом. Она бросила взгляд на красное лицо монсеньора Хольстена, потом на невозмутимое лицо инспектора и, молча поставив перед ними блюдо с жареной рыбой и тарелки с запеченными картофелем и овощами, удалилась.

Когда она отошла, монсеньор Хольстен сделал попытку взять себя в руки. В нем явно шла внутренняя борьба.

— Я попытаюсь объяснить. Тот парнишка, который хотел быть механиком, держал свою мечту в секрете и не хотел говорить о ней отцу. Но сказал отцу Джеймсу. Люди часто доверяют священнику свои тайные мечты, страхи и надежды. Но и мы не идеальны и поэтому можем иногда ошибаться. И наши неудачи объясняются неготовностью примириться с обстоятельствами. Мы не можем творить чудеса, даже если их ждут от нас. Мы также не можем свидетельствовать перед судом и рассказывать о тайнах, которые нам доверили. — По глазам священника Ратлидж понял, что тот сразу же пожалел о сказанном.

— Вы имели в виду, что отец Джеймс хранил тайну, связанную с преступлением?

Монсеньор Хольстен поднес салфетку к губам, как будто оттягивая время и подыскивая нужные слова.

— Я еще раз вам повторяю — уверен, что отец Джеймс не вел двойную жизнь. Я могу в этом поклясться на вашем суде. А что касается признаний прихожан на исповеди, он унес их с собой в могилу. Он никогда меня не посвящал в них, только в тех случаях, когда считал, что я могу помочь. Но я не могу понять, почему вы так упорно расспрашиваете об этом, хотя у вас сидит в камере человек, подозреваемый в убийстве. И почему вы считаете, что я не верю в его вину? Вы со мной недостаточно откровенны.

Хэмиш тут же отозвался: «Он не хочет, чтобы ты прекращал поиски».

Ратлидж помолчал, внимательно глядя на монсеньора Хольстена.

— Говорил когда-нибудь отец Джеймс с вами об Уолше? Что происходило на фронте или после войны?

— Это имя человека, которого арестовал Блевинс? Нет, никогда не говорил.

— Я спросил, чтобы закрыть эту тему.

И Ратлидж пустил разговор по другому руслу, более приятному. Он уже узнал все, что хотел. Даже ради близкой дружбы с другим священником монсеньор Хольстен не нарушит правил, обязывающих его молчать. Или существует другая причина — он мог заподозрить неладное, заметив странное тревожное состояние отца Джеймса, как заметила и миссис Уайнер. Но боится обсуждать свои подозрения вслух, ведь, если он ошибся, разумнее промолчать и оставить все свои сомнения при себе.

«Он не может рассказать и предпочитает, чтобы ты сам сделал выводы из его недомолвок», — сказал Хэмиш.

Если убийца боялся, что один священник может открыть тайну исповеди другому священнику, то это говорит о том, что он далек от знания правил религии, духовного братства и не является верующим прихожанином церкви Святой Анны. Интересный вывод, надо о нем поразмыслить. У Ратлиджа вдруг появилось чувство, что Блевинс прав в одном — не белый воротничок священника стал причиной его убийства.

Остаток обеда монсеньор Хольстен был задумчив и теперь, когда они беседовали на отвлеченные темы, кажется, вспоминал и взвешивал сказанное, им ранее, а также думал, какие выводы инспектор из Лондона мог вывести исходя из его слов. Когда они поднялись из-за стола, он остановился в дверях, ведущих в холл, и в его глазах можно было прочитать, что он встревожен и переживает чувство глубокой вины.