Царство черной обезьяны - Ольховская Анна

– Извините. – Меня опять стянуло в узел сосредоточенности, оттого голос прозвучал сухо и безэмоционально. – И огромное вам спасибо за все. Помогите, пожалуйста, донести Мая до машины.

– Зачем?

– Если вы больше ничем не можете ему помочь, я попытаюсь найти помощь в другом месте.

– Да поймите вы! – рассердился доктор. – Современная медицина помочь вашему псу не в состоянии! Мы испробовали все, что можно! То, что происходит с Маем, не поддается диагностике!

– Вениамин Сергеевич, не обижайтесь, пожалуйста, я знаю – вы действительно переживаете за него.

Я ласково провела ладонью по сухому и горячему собачьему носу.

Ноздри Мая дернулись, затем мелкая дрожь лениво поднялась вверх, к закрытым векам, те тоже задрожали и с трудом, словно были выточены из камня, поднялись.

Взгляд пса, сначала мутный и несфокусированный, прошелся по комнате, слегка задержался на враче и наконец остановился на мне. И вспыхнул таким безумным счастьем, такой надеждой, что стянутый узел чуть было не исчез. А это сейчас совсем некстати, я шлепнусь рядом с Маем, обниму его лохматую башку и буду поливать ее слезами всю ночь. Вместо того чтобы реально помочь.

– Не волнуйся, малыш, я с тобой. – Произнося это, я всматривалась в сияющие собачьи глаза, стремясь передать Маю свои чувства. – Я тебя не брошу, не плачь.

Ответом мне было тонкое поскуливание. Но и только. Странное оцепенение не исчезло. Я повернулась к Вениамину Сергеевичу:

– Так вы мне поможете или мне тащить его самостоятельно?

– Помогу, конечно. Не знаю, куда и к кому вы его собираетесь везти, но в любом случае рядом с вами псу гораздо лучше, – проворчал ветврач. – Подождите меня здесь, я сейчас вернусь.

Его не было минут пять. Все это время я сидела на корточках рядом с застывшим в чудовищной судороге собакевичем и гладила лохматую мордуленцию. Те, кто хоть раз переживал судорогу, скажем, в ноге, знает, какая это боль. И хорошо, что она кратковременна. А если судорога не проходит?

Нет, нельзя, нельзя распускаться, все потом. Знаю, псеныш, тебе сейчас очень больно. Но ты не рычишь, не скалишься, ты смотришь на меня с такой отчаянной надеждой, что держать узел все труднее. Скажи мне, почему же ты так поступил со своей любимицей? Почему?!!

Из коридора послышалось мерное поскрипывание, и в дверях появился Вениамин Сергеевич, толкавший впереди себя каталку. Она была поменьше и поуже человеческой, но лохматый гигант отлично на ней поместился.

Конечно, основная тяжесть легла на врача, я лишь поддерживала голову пса, помогая укладывать его на каталку.

По дороге к служебному входу доктор обстоятельно инструктировал меня, что предпринять в том или ином случае. А заодно вручил мне пакет с медикаментами.

Я подогнала машину поближе и открыла багажник. Хорошо, что сейчас я предпочла джип, в «Тойоте» Маю было бы болезненно-неудобно.

И хотя я выбрала черного монстра с тонированными стеклами только потому, что поздним вечером или ночью чувствую себя в нем более защищенной, он оказался полезным еще и по другой причине.

По причине умирающего пса, помочь которому, судя по всему, мог только один человек. Он уже спас Мая когда-то, случайно наткнувшись на смертельно раненного, истекающего кровью зверя. Столичные ветврачи, получившие такое же образование, как и милейший Вениамин Сергеевич, в недоумении разводили потом руками: после таких ранений пес выжить не мог.

А он выжил. И теперь я снова везу его туда, в Нижегородскую область, где в глухом лесу отшельником живет местный знахарь, вернувший когда-то с того света не только Мая, но и моего мужа.

Дед Тихон, помоги!

Пустынная ночная дорога позволяла гнать с максимально возможной скоростью. Для меня максимально возможной, джип мог и побыстрее. Но – конец февраля, трасса за городом очень сильно отличается от европейского автобана, к тому же по первой российской беде ездит очень много представителей второй беды. А защита от дурака в джипе не предусмотрена (если не считать таковой подушку безопасности).

Часа через два глаза начали слипаться от монотонности езды. Я остановилась на очередной заправке, долила полный бак бензина и проверила, как там Май. Изменений не было, ни в лучшую, ни в худшую сторону. Все то же окостенение мышц и еле заметное дыхание. И еще – пес не был в отключке, и это гнало меня дальше, не позволяя отдохнуть хотя бы часок. Сколько еще он сможет выдержать такую боль – не знаю. Организм у него, конечно, могучий, но предел выносливости есть у каждого.

Я купила у заспанного продавца бутылку сильногазированной минералки из холодильника. Ледяная шипучка злорадно выстрелила в зевающий от недосыпа мозг, послужив для него своеобразным шилом в нужное место. Мозг подпрыгнул, грязно выругался и, ворча что-то себе под нос, сгреб серое вещество в компактную кучу.

Для закрепления результата я протерла лицо снегом и сверилась с приобретенной здесь же картой Нижегородской губернии. До поворота на лесную дорогу, ведущую к хутору деда Тихона, оставалось с полчаса езды. Ну что ж, за это время я точно не засну, а потом путь-дорожка фронтовая обеспечит необходимый выброс адреналина, ночью я ведь к старику не ездила ни разу. Да и были у него вместе с Лешкой, Никой и Маем почти год назад, прошлой весной. Частых визитов знахарь не любит, несмотря на теплое отношение к нашей семье. Отшельник, что тут поделаешь!

А еще у него нет ни стационарного, ни мобильного телефона, не говоря уже о компьютере и Интернете. Так что предупредить старика о своем приезде я не могла, оставалось только надеяться, что он дома, а не ушел на охоту. Дед Тихон охотится в любое время года, у него даже сторожка есть в дальнем лесу, где он ночует в таких случаях.

И если он там… Ладно, не буду паниковать заранее, я вообще паниковать не буду. Дурное это дело, паника, напрочь отключающее способность мыслить адекватно.

– Ничего, псяк, – я погладила горячий нос, – потерпи, совсем чуть-чуть осталось. Ты же помнишь деда Тихона? Он помог тебе когда-то, поможет и теперь, ты только продержись, ладно?

Слабое поскуливание, переполненный мукой и благодарностью взгляд – на большее, к сожалению, бедняга способен не был.

Поправив дорожный плед, которым был укрыт пес, я пересела с заднего сиденья за руль и включила зажигание. Джип нетерпеливо заурчал, стремясь побыстрее продолжить путь. Ему так осточертел городской асфальт, он же внедорожник! Кочки ему подавай, ямы, буераки (а что это, кстати, буйные раки?) и заносы снежные.

Вот это все скоро и будет, чувствую. Чем чувствую? А на чем сижу, тем и того, ощущаю.

Теперь главное – не пропустить нужный поворот, три часа ночи, как-никак. Хотя какой там как – сплошной никак.

Который еще усугубился после съезда на лесную дорогу. Она, дорога, и при свете дня не выглядела особо гостеприимной, а уж ночью-то! Мощные фары моего джипа освещали совсем небольшой кусочек пространства, и то только впереди. За спиной же мрак смыкался с отвратительным чавком, словно какое-то огромное существо заглатывало нахальную машинешку, проталкивая ее по пищеводу дороги все дальше и дальше.

Полчаса вызывающей морскую болезнь езды, сорок минут, пятьдесят. Я не могла понять, где нахожусь, давно должна была уткнуться передним бампером в глухой высокий забор дедова хутора. А его, забора, все нет и нет.

Так, подруга, похоже, ты заблудилась, поздравляю. Поспешишь, как говорится, людей насмешишь. Вот только людей-то вокруг и нет, сплошные деревья. Эй-эй, нечего хихикать ветками, я ведь родня вам – настоящее, неподдельное полено. Дубовое.

Я остановила машину, но двигатель глушить не стала. Во-первых, печка работает, во-вторых, фары горят, и выключать я ни то ни другое не собираюсь.

Лес обступил джип со всех сторон, казалось, что деревья надвигаются все ближе и ближе. А между ними что-то… что-то движется!

Мамочки, что это?! Кажется, я даже взвизгнула, не знаю, не зафиксировала. А вот стопоры в дверях зафиксировала, и теперь ко мне фиг ворвешься!

Если, конечно, не вмазать дубиной или лапой по стеклу.

И чего я стою, собственно? Немедленно уезжай, полено!

Друзья мои, я вам настоятельно не рекомендую пытаться рвануть вперед машину, подвывая от страха – заглохнете моментально.

Что, собственно, и произошло. И попытки реанимировать психанувший джип результатом похвастаться не могли. А вот бесполезностью очень даже могли.

Между тем грузное нечто с огромной лохматой башкой приближалось странной, какой-то скользящей походкой. Снежный человек, что ли? Присматриваться к лесному существу мне почему-то не хотелось. Мне бы сделаться сейчас маленькой такой шмакозявкой и заползти в укромную щелочку.

А вот не дождетесь! Я же львица, причем чрезвычайно отважная и где-то даже грозная. Мы, львицы, привыкли встречать опасность с гордо поднятой головой и холодным прищуром янтарных глаз. Вот.

Тогда почему, любезная львица, твои глазоньки плотно зажмурены, а голова непонятно каким образом оказалась под рулевым колесом? И как ты ухитрилась так скукожиться?