Царство черной обезьяны - Ольховская Анна

– А почему шепотом? – Я собралась было положить дочку на уютную постель, но вовремя спохватилась: – Катерина, ты на подушку полотенце какое-нибудь положи, что ли, у Ники ведь совершенно мокрые волосы. Да и переодеть, наверное, не мешало бы. Хотя нет, переодевать не надо, достаточно полотенца под голову.

– Это почему же переодевать не надо? – Продолжая шептать, баба Катя вытащила из шкафа пушистое розовое полотенце, сложила его вчетверо и аккуратно пристроила на подушку. – У дитюшечки грудка совсем мокрая, простудится еще!

– Во-первых, не простудится, – я осторожно положила дочку на кровать и присела рядом, – а во-вторых, прекрати шептать. Ника не спит, она в обмороке.

– Так что ж мы сидим тут, разговоры разговариваем! – всплеснула руками домоправительница. – Надо же врача вызвать, срочно! Маленькая так перенервничала из-за отца, чуть родимчик не хватил! Хорошо, что у меня крещенская водица под рукой оказалась! Дома-то у меня ее много, а сюда, вам, я всего одну баночку-то и принесла. Видишь, и пригодилась. Крещенская вода, она от всех болезней помогает, а уж от испуга – наилучшее средство! Так ты что врачу не звонишь-то?

– Успокойся, никуда звонить не надо, я сама справлюсь. – Я выжала из полностью измотанной души последние капельки силы и практически на голом, стыдливо хихикающем энтузиазме выволокла на физиономию успокаивающую улыбку. – Ты иди, приляг, отдохни. Мы все переволновались сегодня, а впереди еще столько мороки! Городской телефон отключи, пожалуйста, а то будет без конца звонить, это ведь очередная сенсация грядет – чудесное спасение Алексея Майорова! Готовься к атакам журналистов и репортеров. Помнишь, как это было не так давно?

– Помню, – тяжело вздохнула домоправительница. – Проходу ж не давали, паразиты! Ох, ладно, пойду-ка я корвалолу приму да Василию, мужу, позвоню и успокою. Анечка, ты уверена, что врач нашей девчуше не нужен?

– Уверена. – Ну иди же, Катерина, иди, у меня запаса улыбкодержательных сил осталось ровно на семь секунд.

– Ну и ладно, ну и хорошо, отдыхайте. – И баба Катя, погладив Нику по мокрым кудряшкам, направилась к выходу.

– Только шторы прежде открой, пожалуйста, пусти к нам солнышко. Успеем еще в темноте насидеться.

По-весеннему яркое, почти забытое за долгую зиму солнце вбежало в комнату и хлопотливо осветило все углы, проверяя, не спряталась ли там от него тень.

Милое, наивное солнышко, та тень, что пряталась все это время в детской, тебе, к сожалению, неподвластна. Ты ничего с ней не сможешь сделать, ничего. И я теперь не знаю, сможет ли хоть кто-то справиться с дыханием бездны, вернувшимся из, как казалось, окончательного и несомненного небытия.

Потому что я, до судорог не желая этого, была абсолютно уверена – со мной говорила не Ника, со мной говорил Паскаль Дюбуа, черный бокор, убитый в присутствии множества свидетелей и похороненный с соблюдением всех ритуалов вуду. Полностью исключающих, как уверяли унганы и мамбо, вселение души колдуна в чужое тело.

И Франсуа мне писал по Инету, что у них все спокойно, никаких намеков на возобновление деятельности общества черной магии вуду – Бизанго, главой которого был Паскаль Дюбуа.

А вот, кстати, от Франсуа уже больше двух месяцев ни слуху ни духу. Он даже с Рождеством и Новым годом нас не поздравил. Я, конечно же, обиделась и тоже прекратила писать. Решила, что парнишке просто надоело, увлекла студенческая жизнь. А потом и забыла, если честно, об этом, началась вся эта ерундистика с внезапными приступами боли.

Которые я никак не связывала с вуду, с втыканием, например, иголок в восковые куколки…

Ника шевельнулась и тихонько всхлипнула. Потом еще раз. И еще, уже сильнее. Дочка, не открывая глаз, свернулась клубочком и горько, навзрыд, заплакала.

Я наклонилась над малышкой и нежно провела рукой по уже подсохшим кудряшкам:

– Не плачь, одуванчик мой родной, все будет хорошо.

Дочка дернулась, словно я прикоснулась не рукой, а оголенным проводом, на мгновение замерла, а потом медленно повернулась ко мне:

– Мама?

– А кого ты ожидала увидеть, кокосик? – Я потянулась поцеловать измученное личико, но дочка отстранилась.

– Не надо, не трогай меня!

– Почему?

– Я плохая, плохая! – Недетское страдание плеснулось в глазах. – Я делала больно тебе, папе, Маю! Я убила Мая! Я сегодня убила папу!!! Я не хотела, я плакала, я сопротивлялась, но он становился все сильнее! Он запирал меня в подвал и делал страшное! А потом говорил, что, если я кому-нибудь расскажу об этом, все будут думать, что это я делала страшное! Папа, папочка!

Малышку затрясло, зрачки расширились, залив радужку чернотой, тело выгнулось дугой, словно изнутри рвалось что-то жуткое, чужое.

Я прижала к себе дочь, не позволяя мраку снова завладеть ребенком, я прижалась щекой к мокрому от слез личику и шептала снова и снова, прямо в розовое ушко:

– Папа жив, ты слышишь?! Папа жив! Он едет домой! Все хорошо!

Пусть не сразу, но смысл моих слов начал доходить до Ники. Взгляд снова стал обычным, тьма убралась из глаз моей дочери, сменившись робким рассветом.

– Папа… – Тяжелый, прерывистый вздох. – Он правда жив? Самолет не разбился?

– Нет, солнышко, папа и его музыканты просто не сели в тот самолет.

– Тот самолет, который все-таки разбился? – Дочкин подбородок опять задрожал. – Так все-таки самолет разбился сегодня, да? И погибло много людей?

– Тише, тише, успокойся, – я начала тихонько покачивать-баюкать малышку. – Так, увы, иногда случается. И потом, мы же еще не знаем подробностей. Может, катастрофа была несерьезная, и летчик спас самолет.

– Не спас! Мама, ты не понимаешь! Это все я! Вернее, он, бака!

– Медвежонок? – усмехнулась я, убирая со лба дочки мешающую прядь волос.

– Это не просто медвежонок, это бака! Злой дух! Он сделал и поселил туда злого! И злой убивал папу! А потом попал на самолет и сломал его! Нет, нет, мамочка, нет! Не пускай его! Он снова тащит меня в подвал! Мамочка, помешай ему!

Последние слова Ника прокричала так пронзительно и жалобно, что в комнату ворвалась перепуганная Катерина.

– Что тут у вас, Аннушка? Почему детонька так кричит? Господи, да что с ней такое?! – Она с ужасом смотрела на меняющееся лицо девочки.

А там снова проявлялся он. Бокор. Мерзье из Сан-Тропе. Размышлять и анализировать не было ни времени, ни желания, следовало спасать дочь.

– Катерина, – я прижала к себе отбивающегося ребенка так, чтобы не было видно лица малышки, – у тебя еще осталась крещенская вода?

– Я ж говорила, здесь – нет, а дома есть.

– Привези, пожалуйста, и побыстрее. Возьми такси, деньги я отдам.

– Да зачем же такси! – Катерина не стала кудахтать и выяснять – зачем, почему. Надо, значит, надо. – Я Василию позвоню, он и привезет, у нас же машина есть, забыла? Алексей подарил.

– Хорошо, звони. А пока он будет ехать, собери, пожалуйста, наши с Никой вещи, мы уезжаем.

– Далеко?

– Я потом тебе скажу.

– А надолго?

– Дней на десять, может, больше. Пока не знаю. Возьми большую сумку.

– А…

– Катерина, звони!

– Ага, – кивнула домоправительница и утопала выполнять поручения.

А я осталась наедине с дочкой. Или уже не с ней? Невнятное бурчание, раздававшееся со стороны прижатого к моему плечу лица ребенка, идентифицировать было сложно.

Но, судя по тому, что малышка, выворачиваясь из моих рук, стремилась причинить мне боль, Ника снова сидела в подвале.

Что это означало, я догадывалась. И о причинах происходящего тоже. Объяснение могло быть только одно.

Тогда, в Сан-Тропе, мы с Лешкой смогли прервать ритуал инициации Ники, и бокору не удалось посвятить нашу дочь тьме. Но обряд был прерван резко, можно сказать – обрублен, и часть мрака вполне могла остаться в Нике, затаившись до поры до времени.

И, учитывая способность Дюбуа вселять ошметки своей гнилой души в других людей (как это было с Лешкой), этой частью мрака мог стать вирус злобного бокора.

Почему вирус колдуна не помешал Нике противостоять в тот день собственно колдуну? Не знаю. Наверное, был слишком слаб, а моя дочь сильна.

А потом что-то или кто-то активизировал спрятавшуюся гадость, и тьма постепенно, исподволь, начала набирать силу.

И овладевать ничего не подозревающей малышкой. Пока не победила окончательно, предварительно запугав и запутав кроху.

Вернее, это она, бездна, думает, что победила. Нет уж, гнусь болотная, даже не надейся! Я обломала тебя один раз, справлюсь и теперь.

Главное, ты вылезла, явила себя свету. Но забыла, похоже, что света боятся не только твои порождения – вампиры.

Света боится вся мерзость, слепленная из грязи мрака. Главное, чтобы свет был уверенным и сильным. И его было много, очень много. Нашего с Лешкой сейчас может не хватить.

Но я теперь знаю, кто нам поможет.

Сопротивление девочки постепенно начало угасать, бубнеж мне в плечо тоже прекратился. И я решилась снова заглянуть в лицо моей дочери. Может, она справилась? Пусть крещенская вода уже и испарилась, исчезла с тела и волос ребенка, но ведь есть я и моя любовь, мое тепло. Неужели этого недостаточно?!