Сбылась мечта бегемота - Донцова Дарья

Существует множество техник допроса, это искусство, которому специально обучают. Наверное, любители телесериалов слышали про «злого» и «доброго» полицейского. Сначала с вами общается грубый и хамоватый следователь, грозит всевозможными карами, пугает, а потом в кабинет входит милая женщина или приветливый, интеллигентный парень, выгоняет хама, предлагает кофе, булочку, сочувствует вам… И вы расслабляетесь, теряете бдительность, выкладываете то, что не собирались никому сообщать. Примитивно? Ну да, не очень оригинально, но хорошо работает. А еще можно очень внимательно слушать человека, задавать ему изредка самые простые, вроде ничего не значащие вопросы. Например: «Что вы в тот день ели на ужин? Помните, какое на вас было платье? На работу ехали в метро?» И рано или поздно, устав, допрашиваемый непременно оговорится, произнесет некую фразу, которая станет для следователя ниточкой, тянущейся из клубка. Вот сейчас Волоколамская допустила оплошность, вспомнив о горе, доставленном всем Никитой. И, конечно, тут же совершила вторую ошибку – попыталась сделать вид, будто ничего такого не говорила.

– Ерунда, – продолжала кардиолог. – Кит… он… Ну, ведь все юноши совершают глупости… теряют голову… Ничего серьезного.

– Вы имеете в виду любовь сына ректора к Зареме? – спросила я.

У владелицы клиники непроизвольно дернулось веко.

– Зарема? Это кто такая?

Я погладила ручку кресла.

– Уважаемая Марина Арнольдовна, если перед вами сидит человек с серьезными сердечно-сосудистыми проблемами, вы же сразу, даже без тщательного обследования, поймете, что он болен?

Волоколамская нахмурилась.

– Диагноз не ставят на основании визуального осмотра. Но вы правы. Есть признаки, которые кардиологу непременно бросятся в глаза: цвет губ, ногтей, синяки под глазами, одышка, излишний вес.

– А я всегда вижу, когда человек лукавит, – мягко сказала я. – Вы не могли не знать, кто такая Зарема. Полагаю, Виктор Петрович неоднократно жаловался своим друзьям на глупость сына, который завел интрижку с девчонкой-уборщицей. Не о такой невестке мечтал ректор столичного вуза. Думаю, он еще смог бы примириться с девушкой вроде Ольги Казаковой, но разрешить единственному сыну жениться не пойми на ком Рязанцев никак не согласился бы.

– Казакова… – поморщилась Марина Арнольдовна. – Сомневаюсь, что Витя был бы рад свадьбе Кита с этой девицей.

– Ольга, которой после замужества стала Мамонтовой, покончила с собой, – уточнила я. – Причем тем же способом, что и Тамара Яковлевна.

– Когда? – прошептала Волоколамская.

– Примерно год назад, – пояснила я.

Марина Арнольдовна зашевелила губами:

– Нет, нет, невозможно… Она, наверное, решилась на столь ужасный шаг из-за бытовых неприятностей. Это не может быть связано с…

Волоколамская замолчала, а я сразу сделала стойку:

– С чем не может быть связана кончина Ольги?

И тут у меня в сумке громко запел телефон. Мысленно ругая себя за то, что забыла выключить звук, я вынула трубку.

– Извините, Марина Арнольдовна, мне придется ответить. Алло…

– Тетя Таня! Я нашла розовый материал для Силу!

– Нюсенька, очень я рада за тебя, но я на работе. И с какого телефона ты звонишь? Определился незнакомый номер.

– Мой сотовый разрядился, я взяла мобильник у Ленки.

– Анечка, ты ушла из дома? Немедленно возвращайся. Уже поздно, нельзя гулять одной вечером, – занервничала я, услышав из трубки странный гул.

– Не-а, тетя Таня, я Ленку в гости позвала. Можно мы поужинаем?

– Конечно, дорогая, сделайте яичницу.

– Фу-у, гадость! Мы сварим макароны и зальем их соусом «Болонезе».

– Солнышко, в доме нет спагетти, а для подливки вам понадобится мясо, которое тоже отсутствует.

– Мы все купили в супермаркете.

– Анечка, я же запретила тебе одной ходить по магазинам! В особенности вечером!

– Тетя Таня, мы вместе с Ленкой ходили, нас было двое. Не сердись! Очень вкусно получилось. И тебе ужин оставили.

– Спасибо, милая, – вздохнула я. – А теперь дай честное слово, что до моего возвращения с работы не выйдешь из квартиры. Ни одна, ни с подружкой. И будет лучше, если Леночка позвонит своим родителям, чтобы они за ней зашли.

– Значит, если ты до завтрашнего вечера не появишься, мне можно в школу не ходить? – обрадовалась Нюся.

– Даже не надейся пропустить занятия! – рассердилась я. – Непременно вернусь домой. Буду не позже одиннадцати.

– Мама тоже так говорит, а потом ее сутки нет, – вздохнула Анечка. – Ладно, пойду Силу мастерить. Можно у него глаза будут перламутровые?

– Конечно, получится очень красиво, – заверила я, положила трубку в карман и посмотрела на Марину Арнольдовну. – Извините, пожалуйста.

– Дочка звонила? – вдруг сочувственно поинтересовалась Волоколамская. – Сколько ей?

Чтобы не рассказывать кардиологу историю появления у меня Ани, я просто ответила:

– Десять лет.

Владелица клиники заложила за ухо прядь волос.

– Прекрасный возраст, ребенок еще хоть как-то слушается родителей. Потом станет намного труднее. Маленькие детки – маленькие бедки, подросли детки – подросли и бедки.

– У моей бабушки была другая поговорка: «Маленькие дети спать не дают, а с большими сам не заснешь», – улыбнулась я.

– Точно подмечено, – согласилась Марина Арнольдовна. – Мне сначала почему-то показалось, что у вас нет ни сына, ни дочки, а поэтому вы ничего не поймете, но раз у вас есть ребенок…

Врач встала, заперла дверь кабинета, потом вернулась к столу и нажала на кнопку переговорного устройства:

– Ко мне никого не пускать. Кто? Скажи, приму его завтра.

Потом Волоколамская положила руки на стол и, предупредив:

– Буду говорить долго, иначе вы не разберетесь в сути проблемы, – тоном человека, приученного читать лекции, начала излагать историю…

У Виктора Петровича Рязанцева рано умерла от тяжелой болезни жена. Ксению лечили лучшие специалисты, но спасти ее не смогли. Ректор стал вдовцом, и на него, мужчину в самом расцвете лет, при чинах и деньгах, мигом открыли охоту женщины. Но Виктор упорно делал вид, что не замечает кокетливых взглядов – не желал приводить в свой дом новую супругу и мачеху любимому сыну Никите. Но ведь кто-то должен вести домашнее хозяйство? Волоколамские, с которыми Рязанцев дружил с юности, посоветовали найти домработницу.

– Не желаю видеть в доме чужую бабу, – ответил Виктор, – она меня бесить будет.

Другой близкий приятель, а заодно и заместитель, Эдуард Семенович Крапивин, тоже предлагал нанять прислугу, но Рязанцев лишь отмахивался.

Однажды, вернувшись с работы, Виктор Петрович, к огромному своему изумлению, обнаружил идеально вычищенные комнаты, выстиранные и выглаженные рубашки, а также обед из трех блюд на кухне. У плиты смущенно переминалась с ноги на ногу комендант институтского общежития Тамара Яковлевна.

– Ты как сюда попала? – забыв от удивления поздороваться, рявкнул ректор.

– Меня Эдуард Семенович привел, – пролепетала Леднева, – приказал порядок навести. У вас тут грязь повсюду, несвежего белья гора, в холодильнике мышь повесилась. Уж простите, Крапивин велел вам на глаза не попадаться, убегать, как все переделаю, но я задержалась – ведь на работе на такую тему не поговорить. Вы дневник Никиты видели?

– Нет. А что там? – встревожился ректор. – Вроде нормально парень учится, в четверти одни пятерки.

– Нет, мальчик троек нахватал, – смущенно сообщила Тамара. – Но отметки бритвой подчистил, пририсовал хвостик, как у пятерки, и – оп-ля! – в отличника превратился.

– Ах прохиндей! – возмутился отец. – А ну, подать сюда Ляпкина-Тяпкина!

Тамара Яковлевна грудью встала на защиту Никиты:

– Никакой он не Ляпкин-Тяпкин, обычный ребенок, за которым присмотр нужен. И уж извините, одежда у паренька никуда не годная: брюки коротки, рукава рубашки до локтя, бельишко изношенное. Сейчас на рынке можно хорошие вещи недорого купить. Если позволите, я с Китом в понедельник на толкучку смотаюсь, в будни там цены процентов на десять падают.

Виктор Петрович хотел произнести категоричное «нет», но почему-то сказал:

– Хорошо.

Спустя несколько месяцев Тамара Яковлевна полностью прибрала к рукам домашнее хозяйство. Ректор стал жить как за каменной стеной. В доме царила чистота, на столе всегда была еда, Никита вновь начал приносить из школы хорошие отметки. К тому же Леднева ухитрялась выполнить работу и оставаться невидимой, на глаза хозяину не попадалась.

Когда между Виктором Петровичем и домработницей завязались, как говорят в армии, «неуставные отношения», Марине Арнольдовне неизвестно. Рязанцев и Леднева на людях держались как посторонние. Но Волоколамская, однажды придя в гости к Виктору Петровичу, съела кусок очень вкусного пирога с капустой, посмотрела на улыбающегося друга и вдруг поняла: Тамара не просто прислуга. Почему ей взбрела в голову эта мысль, Марина не знала, но была уверена, что не ошибается.