Черт из табакерки - Донцова Дарья

Стас еле сдержался, чтобы не треснуть мента по башке телефонным аппаратом. С тех пор он каждый день по несколько раз названивал в “Барвинково”, надеясь услышать Верочкин голос. Но дежурные все время равнодушно отвечали: “Трубку не снимают”.

И только сегодня его огорошили известием: “Сейчас подойдет”.

Я внимательно смотрела на мужика. Впечатление он производил неоднозначное. Вполне симпатичный внешне, даже красивый, и, кажется, любит Верочку по-настоящему, вон как волнуется. С другой стороны, совершенно не собирается менять ради любимой женщины привычный образ жизни и, предлагая той выйти за него замуж, обрекает женщину на нищенское существование. Может, он просто слишком увлечен своими манускриптами и не замечает ничего вокруг?

Вот Верочка наврала ему, что номер стоит с трехразовой едой всего два доллара в день, а он и поверил. Правда, теперь становится ясно, отчего девушка поехала в “Барвинково”. Бедной студентке не по карману всякие излишества, вроде домов отдыха с бассейнами и саунами. Знаю я и почему Верочка прикидывалась нищей. Имея такой огромный капитал, невольно начнешь думать, что мужчин интересуют твои деньги, а не ты сама. Скорей всего, Вера придерживалась постулата: “Полюби меня бедную, а богатой меня всякий полюбит”. И потом она явно не собиралась сообщать о своем романе никому из домашних. Скорей всего, старший брат и думать бы не велел о мужчине с копеечным окладом.

– Ну, – поторопил меня Стас, – едем.

– Куда?

– Как это? К Верочке, конечно.

– Нет, – помотала я головой, – сначала спрошу, хочет ли она с вами встретиться.

Рагозин раскрыл рот, но промолчал. Мы спустились в метро, и я увидела будку моментальной фотографии. Тут же в голову пришла мысль.

– Стас, пойдите сфотографируйтесь и отдайте мне снимки.

– Зачем? – удивился историк.

– Покажем Вере. А то ведь любой может назваться Стасом Рагозиным, как еще я могу проверить ваши слова?

– Можно поехать ко мне домой за паспортом, – пробормотал историк.

– Нет уж, лучше сфотографируйтесь. Стас покорно подошел к женщине, сидящей у будочки, перебросился с ней парой слов и вернулся.

– Ну, в чем дело? – нетерпеливо спросила я.

– Четыре фото стоят сто десять рублей, – пояснил мужчина, – а у меня с собой только двадцать.

Ей-богу, с каждой минутой он нравился мне все меньше и меньше.

Я открыла кошелек и вытащила розовенькую бумажку.

– Держите.

– Сто десять, – повторил Рагозин.

Он явно не собирался тратить свою двадцатку. Я хмыкнула и добавила червонец.

Фотографии получились жуткие, больше всего они подходили для стенда “Их разыскивает милиция”, но Стаса узнать было можно. Я записала его телефон и велела ждать звонка. Рагозин повернулся и быстрым шагом пошел в сторону выхода, я же села в подошедший поезд и без особых проблем доехала до “Пушкинской”. Но, пересаживаясь на “Тверскую” и поднимаясь вверх по короткому эскалатору, я, сама не зная почему, обернулась. В клубящейся внизу толпе мелькали длинные светлые волосы Стаса. Мужчина решил перехитрить меня и тайком проводить до дома. Я страшно обозлилась, но виду не подала. Вместо того, чтобы сесть в поезд, отправлявшийся в сторону “Речного вокзала”, я вышла на улицу и моментально остановила левака. Выбежавший за мной Стас растерянно наблюдал, как объект слежки уносится прочь. Поехать за мной мужик не мог – денег-то у него кот наплакал. Правда, и я добралась только до метро “Белорусская”, а там пересела в подземку. Я тоже не люблю выбрасывать заработанное на ветер.

Домой я влетела страшно усталая, с больной головой. Очевидно, переполнилась кислородом в “Барвинкове”. Москвичу вреден свежий воздух, он привык дышать смесью выхлопных газов. И вообще, жители больших городов уже наполовину мутанты. Я, во всяком случае, совершенно точно. Чуть погуляю по лесу – и тут же получаю дикую мигрень. Чувствуя, как толстая тупая палка втыкается в правый глаз и начинает там ворочаться, я вошла на кухню.

– Купила помойное ведро? – спросила Тамара.

– Нет, опять забыла.

– Ничего, – поспешила ответить Томуся. – С мешком даже удобнее. Выбросил, и конец, ничего мыть не надо!

В этом высказывании вся Тамара. Она неисправимая оптимистка, ухитряющаяся найти хорошее во всем.

Этой зимой к нам прибежала в слезах десятилетняя Леночка из двадцать пятой квартиры. Ее старший брат Сергей вот уже целый год сидит в Бутырской тюрьме, ждет суда. Парень с пьяных глаз подрался с милиционером, решившим проверить у Сережки документы, и, по несчастью, выбил тому передний зуб. Цеховая солидарность – страшная вещь. Вмиг было создано дело о нападении на сотрудника правоохранительных органов при исполнении служебных обязанностей. Бедная Марья Ивановна, одна вытягивающая на плечах сына и дочь, похудела ровно вдвое, мотаясь с сумками по очередям, нося оболтусу передачи – продуктовую, вещевую, медицинскую.

Собственно говоря, именно из-за передачи Леночка и примчалась к нам вся в слезах. Продукты в Бутырке можно сдать только раз в месяц, день фиксирован жестко. В Сережином случае это тридцатое число. Двадцать девятого не примут, а тридцать первого, пожалуйста. Но в январе всего тридцать дней. Марья Ивановна свалилась с гипертоническим кризом, и завтра тянуть многокилограммовую сумку на Новослободскую улицу некому. А там уже начнется февраль, и получится, что в феврале Сережка остался без харчей.

– И чего же ты от нас хочешь? – спросила я.

– Сдайте за маманю передачку, – зарыдала Леночка. – Она неделю ходила отмечаться, у ней очередь пятая…

– Конечно, поедем, – моментально выпалила Тамара. – Только объясните, куда и во сколько идти.

– Новослободская улица, – всхлипывала Лена, – надо к семи приехать!

На следующий день, еле поднимая тридцатикилограммовый баул, набитый пряниками, карамельками, сигаретами и другими полезными вещами, мы прыгали в крохотном дворике среди мрачных теток с гигантскими сумками. Холод стоял страшный. Очередь переминалась с ноги на ногу и сердито переругивалась. Какая-то баба с тетрадкой в руках стала выстраивать народ. Кто-то матерился, кто-то пытался пролезть поближе к закрытым дверям. Мне было тоскливо и противно. Внезапно Тамара подняла вверх бледное лицо и сказала:

– Погляди, какие звезды! А какой отличный воздух! Все-таки здорово подняться рано и прогуляться по морозцу.

Я не нашлась, что ей ответить.

– Мешок гигиеничней ведра, – продолжала Томочка. – Не думай больше о помойке. Лучше посмотри, что мы тебе покажем. Спорю, в жизни такого не видала. Кристя, тащи ящик!

Кристина притащила картонную упаковку от бананов. Я заглянула внутрь и ахнула:

– Бог мой!

На уютной подстилочке, сделанной из моего старого халата, нежилась кошка Клеопатра, а рядом сосредоточенно чмокал беззубым ротиком довольно крупный рыжий котенок. Передние лапки новорожденного мерно мяли живот кошки. Из груди Клеопатры доносилось громкое урчание.

– Но откуда взялся котенок?

– Вылез из Клеопатры, – радостно сообщила Кристина. – Мы так удивились!

Еще бы, кошка казалась такой тощей и плоской, что никому и в голову не пришла мысль о ее

Беременности.

– Что же теперь делать?

– Как что? – удивилась Тамара. – Подрастет, устроим в хорошие руки.

Дзынь, дзынь – донеслось из прихожей. Я поглядела на часы – почти одиннадцать. Нет, в нашем

Доме покоя не жди. Ну, что на этот раз? Кто засунул голову между прутьями и выпил шампунь?

Чеканным шагом я подошла к двери и без лишних вопросов распахнула створку. На пороге покачивался плюгавенький мужичонка ниже меня ростом. Одет незваный гость был самым экзотическим образом. Несмотря на теплый май, на нем красовалась жуткая засаленная овчинная кацавейка, из которой в разные стороны торчали клочки желтой шерсти. На голове у дядьки была нахлобучена сильно помятая кепка, одна нога обута в страшно грязный ботинок, другую, обмотанную тряпками, он просто засунул в пластиковый мешок.

И пахло от него соответственно. Должно быть, даже около рыбоперерабатывающего завода во Владивостоке так не воняет.

Я с тоской оглядела чудесное явление. Наши соседи – дикие люди. Сколько раз предлагала установить в подъезде домофон, но нет, никто не хочет выложить один раз двести рублей, а потом платить ежемесячно еще десять. “У нас красть нечего” – такой аргумент выдвигался всеми на мое предложение. Зато теперь к нам запросто заходят бомжи, гадят на лестничных клетках, а один раз чуть не устроили пожар на чердаке. Жильцы других подъездов нашего дома давным-давно с домофоном, а в третьем подъезде даже наняли лифтершу, и только мы живем с настежь открытой дверью.

– Тебе чего? – спросила я, стараясь не дышать. – Денег не подаю, иди себе спокойно откуда пришел.

– Слышь, дочка, – прохрипел бомж. – Раису позови.

– Какую? – глупо спросила я, тревожно вглядываясь в незваного гостя.