Хождение под мухой - Донцова Дарья

– Можно сначала чаем в сестринской напою, с булочкой? – спросила Женя. – Небось она голодная и трясется вся.

– Плесни ей кипяточку, – разрешила доктор, – а потом запри. Ладно, мне пора, если что еще произойдет, звони в экстренную. Да, не забудь утром труп в морг отправить, его во второй поместят.

– Иди сюда, – поманила меня рукой Женя, – кушать дам, ням-ням, вкусно, хлеб, масло, сахар… Маргарита Михайловна, а отчего такими идиотами становятся?

– Я ведь не невропатолог и не психиатр, – ответила врач, – всех причин не назову. Разное случается, может, инсульт был, может, менингит, хотя… Глядя на ее лицо, мне кажется, что она дурочка от рождения, ярко выраженные черты дебильности во внешности. Ну посмотри сама, ты же на третьем курсе медицинского, должна уже хоть немного разбираться. Видишь эти маленькие, близкопосаженные глазки с полным отсутствием мысли в них, затем немотивированные, нервные движения, беспричинный смех… Да, и еще, много булок ей не давай, даже если станет плакать, у таких людей отсутствует чувство насыщения, едят бесконтрольно много…

И она ушла в глубь коридора. Старательно удерживая на лице идиотскую ухмылку, я побрела в сестринскую, пытаясь обуздать бушующее в груди негодование. Близкопосаженные глазки без проблеска мысли! Так меня еще никто не обижал!

В небольшой комнате Женя включила чайник и повернулась к небольшому холодильнику. Я села за стол, увидела телефон и висящий рядом список сотрудников, глаза побежали по строчкам, их было всего шесть. М.М. Разуваева, это скорей всего Маргарита Михайловна, О. Колосков, Н. Потемкин, И. Челышев, Е. Морозова и Е. Николаева. Значит, Лена либо Морозова, либо Николаева, на всякий случай следует запомнить два номера, а это трудно, с цифрами у меня беда. Так, попробуем сообразить. У Морозовой телефон начинается с тех же цифр, что и наш – 151, затем 62, именно столько было моему отцу, когда он умер, потом 13, чертова дюжина. Теперь перейдем ко второму номеру 168-51-75. Что мне напоминают эти цифры? Господи, как просто, это же годы жизни великого немецкого композитора Иоганна Себастьяна Баха 1685–1750, отбросим ноль и получим нужный телефончик! Страшно довольная собой, я хихикнула, похоже, не зря лезла через забор.

Женя повернулась ко мне:

– Сыр, масло, хлеб… Понимаешь, сыр, масло, хлеб, бу-тер-брод… Будешь?

Я закивала и ткнула пальцем в чайник.

– Молодец, – одобрила медсестра, – кушай, жуй медленно, аккуратненько, куда такой кусище в пасть тянешь!

Боясь выпасть из роли кретинки, я сделала огромный глоток чая и чуть не заорала, ощутив крутой кипяток. На глазах выступили слезы.

– Беда с тобой, – вздохнула Женя и налила чай в блюдечко, – пей спокойно, не жадничай, никто не отнимет.

Спустя полчаса она привела меня в комнату, где на двери висела табличка: «Палата интенсивной терапии».

– Ложись, – велела Женя, указывая на железную койку, окруженную аппаратами, – ничего не трогай, поняла?

Я кивнула. Но медсестра решила на всякий случай припугнуть идиотку до полной отключки.

– Это страшные вещи, все под током, только прикоснешься, убьет.

Я скосила глаза, увидела, что ни один из штепселей не воткнут в розетку, и постаралась изобразить крайнюю степень ужаса.

– Ну, ну, – успокоила меня Женя, – не трясись, сами эти железки на тебя не прыгнут. Укладывайся, вот одеяло.

Вымолвив последнюю фразу, девушка ушла, не забыв повернуть в замке ключ. Я полежала пару минут, борясь со сном, потом слезла с койки, прихватила одеяло, распахнула окно и выскочила наружу. Хорошо еще, что тут не было решеток, хотя, с другой стороны, ну зачем они в палате реанимации, там клиенты лежат тихонько, опутанные трубками.

Замотавшись в одеяло, я понеслась назад и на этот раз преодолела забор без каких-либо трудностей. Одеяло пришлось бросить у подножия решетки, зато напрочь разорванную куртку я отцепила и прихватила с собой.

Сами понимаете, что домой я попала в четыре утра. Вошла тихонько, не желая будить Капу, и наткнулась на старушку, громко рыдающую в прихожей.

– Что случилось? – перепугалась я.

Увидеть плачущую Капу было так же странно, как услышать поющую Плисецкую.

– Люся умерла, – пробормотала Капа.

– Как??

– Не знаю, вернулись с Левой домой, а она лежит без движения.

Из кухни вышел Лева.

– Звали ее гулять, капусту предлагали, даже не шелохнулась. Совсем умерла, жалко-то как.

– Ванька с ума сойдет, – причитала старушка, – ему Люська лучше жены была.

– Вызвали ветеринаров, – сказал Лева.

– Зачем?

– Так увезти надо, похоронить.

Мне стало нехорошо, может, Люся скончалась, объевшись мясом?

Я прошла на кухню и увидела неподвижную ящерицу. Глаза закрыты, на морде умиротворение. Не похоже, что бедолага страдала перед смертью. Вдруг вараниха мирно почила от старости?

– Сколько она у вас жила?

– Три года, – всхлипнула Капа, – а что?

Я не успела ответить, потому как прибыла ветеринар, усталая женщина, сразу, впрочем, оживившаяся при виде нашей стаи.

– Приятно видеть здоровых и веселых собак с кошками, – заметила она, поглаживая Рамика, – в чем проблема, кому нехорошо? На первый взгляд ваши питомцы смотрятся отлично!

– У нас Люся умерла, – сказала я, – вот, проходите сюда.

Врач последовала на кухню.

– Похоже, это варан, да?

– Сами так думаем.

– Я вообще-то больше по кошкам и собакам, – призналась доктор, – хотя сейчас у людей кого только дома не встретишь!

Она присела возле Люси. Мы замерли над ними словно три статуи, изображавшие скорбь.

– Отчего вы решили, что она умерла? – воскликнула ветеринар.

– Ну лежит, глаза закрыты, не шевелится, не дышит, – принялся перечислять симптомы Лева.

– Очень даже дышит, только тихо, – показала доктор пальцем на мешок под пастью варанихи. Мы вгляделись в Люсю. И правда, кожа еле-еле шевелилась.

– Но она всегда такая бодрая, по коридору носится, только когти цокают, – объяснила Капа, – а сейчас вон какая штука приключилась.

– Насколько помню, – вздохнула ветеринар, – резвость проявляет лишь голодный варан, поев, он впадает в спячку, переваривает пищу.

– Но я кормила ее каждый день! – возмутилась Капа.

– Чем?

– Овощами!

Доктор рассмеялась:

– Совершенно неподходящая пища, вараны – хищники, поэтому она у вас и носилась по коридору, как угорелая, голод не тетка. Похоже, правда, сейчас она от пуза наелась белковой пищи. Поняв, что с Люсей не произошло ничего плохого, я осмелела:

– Я дала ей утром много мясного…

– Ага, – кивнула ветеринар, – и вот результат, глубокий, здоровый сон. Не пугайтесь, варан может так три-четыре дня лежать, до следующего принятия пищи.

Мы проводили приветливую докторшу до лифта.

– Одно скажу, – вздохнула Капа, оглядывая спящую Люсю, – сама перестану есть мясо.

– Это почему? – удивился Лева.

Капа ухмыльнулась:

– До сих пор понять не могла, отчего это, как поем, так и тянет в сон. Теперь ясно, все дело в белковой пище, отныне перехожу на сырую капусту, стану бодрее Люси.

– Уж лучше ешь мясо, – вздохнула я, – а то за тобой не угнаться будет.

Утром я набрала всплывший в памяти номер и попросила:

– Позовите Лену.

– Здесь такая не живет.

– Елена Морозова у вас не прописана?

– Мою дочь зовут Евгения Морозова, – ответил спокойно мужской голос, – может, вы имя перепутали?

– Нет, нет, именно Елена.

– Ошибка вышла.

Дрожа от нетерпения, я восстановила в уме следующие цифры, на этот раз ответила сильно простуженная женщина:

– Алло.

– Можно Лену.

– Нету ее, – вздохнула тетка, – с работы не приходила. Что передать?

– Куда же Лена подевалась? – удивилась я. – Дежурство ее давно закончилось, это из больницы беспокоят. Подскажите, где сейчас Ленку найти можно? Начальство велело всенепременно дозвониться.

– Кто говорит?

– Женя, – бодро соврала я.

– А, деточка, добрый день, не признала тебя, а ты, наверное, удивилась, когда такой жуткий голос услышала. Это я, Ольга Николаевна.

– Зрассти, – вежливо сказала я, – и впрямь не поняла, кто у аппарата.

– Простыла я сильно, вот связки и сели. Что у вас приключилось?

– Да Ленка случайно ключи от процедурного кабинета с собой уволокла, когда уходила, – нашлась я, – теперь тут все орут, словно потерпевшие. Где ее найти можно?

– К Игорю небось опять подалась, – вздохнула Ольга Николаевна, – сама знаешь, они то любятся, то дерутся. Я ей в понедельник сказала: брось его, что за жизнь такая. У мужика семья, найди свободного, на чужом горе счастья не построишь, а она налетела на меня с воплем. Поругались, одним словом, теперь не общаемся, третий день друг от друга шарахаемся.

– Книжку записную я дома забыла, подскажите телефон Игоря.

– Так у него нет телефона, – удивилась Ольга Николаевна.