Маникюр для покойника - Донцова Дарья

– Ну и что, – продолжала рыться в сумке Акулина, – разве милиционеры не едят куриные котлеты?

Ее руки ловко перебирали сковородки, включали газ… В секунду заскворчало масло.

– Вы чеснок употребляете? – спросила меня Акулина, улыбаясь.

Я невольно улыбнулась в ответ. Неинтересная на первый взгляд женщина оказалась безумно обаятельной, а ее манера общения действовала подкупающе. Видит меня впервые в жизни, а такое ощущение, что сижу у лучшей подруги в гостях.

В мгновение ока перед всеми возникли тарелки с румяными, поджаристыми трубочками. Из холодильника появился салат, запотевшая бутылка водки, соленые огурчики.

Я замахала руками:

– Нахожусь при исполнении.

– Ладно, – покладисто согласился Слава, – тогда минералку.

Котлеты и впрямь оказались вкусными. Акулина схватила тарелки, сунула в посудомоечную машину и разом накрыла чай. Посуда так и летала у нее в руках.

– Знаете, – протянул Слава, закуривая, – есть еще одна женщина, которая занимала в жизни Кости огромное место, и если он кому и мог дать на сохранение бумаги, так это ей.

– Кто? – насторожилась я.

– Вера Мартынова.

Акулина хмыкнула.

– Да, – подтвердил Слава, – именно Вера может знать про документы. Костя доверял ей.

– Первый раз слышу имя этой любовницы.

– Это не просто любовница, – вздохнул Слава, – роковая любовь, страсть. Сколько раз они с Котей расходились, сходились вновь, не сосчитать. Он ради нее готов был на все, бежал по первому зову…

– А она, – ехидно заметила Акулина, – четыре раза выходила замуж и обманывала каждого супруга с Котей.

– Аля! – возмутился муж.

– Подумаешь, белый лебедь, – хмыкнула супруга, – обычная проститутка. Только вокзальная шалава ложится с мужиками, не задумываясь, а эта всякий раз расписывалась, но о деньгах никогда не забывала.

– Зря ты так, – забормотал Слава.

– Чистая правда, – ответила Акулина, ловко нарезая шоколадный рулет аккуратными кружочками, – ее следующий муж всякий раз оказывался богаче предыдущего. Посудите сами. Сначала Феоктистов, директор магазина, следом Симонов, крупный продюсер, потом Ваня Смертин, хоккеист, за национальную лигу хоккея Канады играл, а последний супружник, Марат Рифалин, владелец Сигмабанка.

– Она сейчас жена Рифалина? – поинтересовалась я.

– Она сейчас вновь на выданье, – источала яд Акулина, – ни с кем из мужиков больше двух лет прожить не могла. Они славный тандем были с Костиком. Тот баб менял, эта мужиков, просто сладкая парочка. Давайте-ка я ей позвоню.

Я не успела и слова вымолвить, как женщина уже затрещала в трубку:

– Верунчик, привет, Аля беспокоит, как дела?

Следующие пять минут она охала и ахала, цокая языком, изредка приговаривая:

– Да ну! Поздравляю! Очень рада! Вот здорово!

Потом, когда пищащая мембрана замолчала, Акулина затараторила:

– У нас тут сидит майор с Петровки, расследует убийство Коти, да сама поговори.

И она сунула мне трубку.

– Да, – донеслось до моего уха меццо с хрипотцой. Певцы называют такой голос «с песком», – и о чем говорить станем?

– Скажите, Вера…

– Ничего не понимаю, – прервала меня Мартынова, – Аля говорила, у них майор сидит.

– Это я, майор Романова.

– Ну никогда бы не подумала, что дама может заниматься поисками убийц, – протянула капризно собеседница, – это так неженственно…

Либо полная дура, либо кокетничает по привычке со всеми.

– Бывают исключения, – отрезала я и спросила: – Вам Катуков ничего на хранение не давал?

– Например? – кривлялась Вера. – Что имеете в виду: золото, брильянты?

– Нет, – еле сдержала я гнев, – документы, листочки синего цвета.

– Можете получить завтра в час дня, – пропела Вера.

– Я подъеду прямо сейчас.

– Вы-то подъедете, да меня не будет, ухожу по делам.

– Давайте пересечемся в метро.

– Езжу только на машине и, честно говоря, не собираюсь ради вас менять планы. Завтра в час, раньше не приходите, мне следует выспаться. Адрес узнаете у Али.

И она швырнула трубку.

– Сука, да? – спросила Аля. – Просто редкостная дрянь, между прочим, говорит, опять замуж собралась.

Я записала адрес Веры и засобиралась. В прихожей, подавая мне куртку, Слава пробормотал:

– Последний супруг Веры, Марат Рифалин, оказался чудовищно ревнив, настоящий Отелло. Когда жена ушла от него, он пообещал убить Котю.

– Почему? – спросила я.

– А Вера опять с моим братом сошлась, – пояснил Слава, – ну Марат и размахивал пистолетом: «Застрелю, прямо в лицо, чтобы рожу красавчику испортить!»

– Жутко кровожадный тип, – встряла Аля, – сначала, говорил, застрелю, а потом обе руки обрублю, чтобы знал, как чужих жен обнимать.

– Кому он это говорил? – медленно спросила я.

– Мне, – сказал Слава, – позвонил и предупредил: «Передай своему брату – он не жилец».

Часы показывали всего лишь два часа дня, когда я вошла домой. По дороге купила вкусный торт «Медовик». Следовало отпраздновать окончание трудного дела. Завтра получу бумаги, а послезавтра Катя, радостно плача, станет обнимать домашних. Все-таки я молодец, нашла документы, размотала клубок до конца. Правда, не знаю, кто убил Костю, но, во-первых, я не нанималась на самом деле в уголовный розыск, а во-вторых, кажется, актера пристрелил кровожадный банкир Марат Рифалин. Причем выполнил это, как и обещал, – выстрелил в породистое лицо, а затем отрубил кисти рук. Я вспомнила окровавленные обрубки и вздрогнула. Конечно, Рифалин, иначе откуда Слава и Акулина могли знать такие ужасные подробности!

Тихо открыв замок, я вошла в прихожую и услышала сочные шлепки и злобные крики:

– Дрянь!

Подойдя на цыпочках к кухне, я увидела, как Виктория, красная от злобы, лупит кухонным полотенцем лежащую перед ней Аду. Мопсиха изо всех сил вжималась в пол, пытаясь спрятать голову, но удары сыпались со всех сторон. У холодильника в голос рыдала Муля, а Рейчел слабо подвывала из-под стола. Кошки, как правило, жившие на кухне в ожидании чего-нибудь вкусненького, испарились, хомяки запрятались в домик, даже жаба Гертруда затаилась в аквариуме.

– А ну прекрати немедленно! – заорала я, выхватывая у Виктории из рук кусок льна. – Не смей бить мою собаку, что она тебе сделала?

Гостья сверкнула разъяренными глазами:

– Собака должна знать свое место!

Я подхватила с пола трясущееся жирненькое тельце. У мопсов от природы несчастное выражение на очаровательных мордочках, но на этот раз из глаз Ады текли самые настоящие слезы. За всю ее недолгую жизнь мопсиху никогда не били, и сейчас она просто не понимала, что за ужас творится вокруг. Прижав ее к себе, я рявкнула:

– Собака живет в этом доме, это ты должна знать свое место, что она сделала?

– Безобразие! – вскипела Вика. – Прихожу из магазина, а она спит в моей кровати, прямо на подушке!

– Убирай белье, а не оставляй разобранным диван.

– Но он тяжелый! Не могу я одна сложить!

Я хмыкнула:

– Хочешь сказать, что в твоем возрасте уже не под силу справиться со складным диваном?

Виктория осеклась.

– Спала на твоей простыне, и все? И за это ты избивала беззащитное существо.

– Смотри, – завопила Виктория, показывая мне разодранные колготки, – смотри, во что эта дрянь превратила чулки! Между прочим, я получаю только пенсию и не могу позволить себе лишние!

Я окинула внимательным взглядом ее красивый дорогой твидовый костюм, отметила золотой браслет, серьги, вдохнула запах французских духов и процедила сквозь зубы:

– Не надо расшвыривать вещи.

– Кто ты такая, чтобы делать мне замечания? – пошла в атаку Виктория. – Сама тут в гостях!

Я подхватила рыдающую от ужаса Мулю и, слыша, как два крохотных собачьих сердечка стучат в унисон возле моей груди, четко произнесла:

– Ошибаешься, бабуля. Это мой родной дом, я тут навсегда.

Виктория посинела от злобы и, не говоря ни слова, прошагала из кухни в прихожую, потом хлопнула входная дверь.

Я посмотрела на притихших собак и оповестила:

– Так, девочки, мы должны вознаградить себя за страдания. Вообще-то я купила данный продукт для Кирки с Сережкой, но он явно достанется вам.

Из сумки появилась упаковка отвратительно дорогого датского паштета из натуральной печени. Полукилограммовая коробочка стоит семьдесят рублей, разврат, да и только. В мгновение ока я разделила содержимое упаковки на три неравные части. Самую большую отдала стаффордширихе, две поменьше – мопсихам, на сладкое они получили по шоколадной, строго запрещенной всей кинологической литературой конфете. Говорят, сладкое наносит ущерб собачьему здоровью, но сегодня я врачевала душевные раны, и «Белочка» пришлась как нельзя кстати.

Очевидно, злость придает силы, потому что в оставшееся до прихода детей время я сделала обед, убрала квартиру, испекла эклеры и даже погладила Сережкины рубашки, Юлины блузки и пару Кирюшкиных брюк недавно купленным утюгом.