Прогноз гадостей на завтра - Донцова Дарья

Я слушала раскрыв рот.

– Но это исследовательский материал, – объясняла Евгения Ивановна, – поле для научной деятельности. При работе, естественно, соблюдаются все методы защиты – от специальных до бюрократических. Пробирки с дельфусом можно получить только с соответствующего разрешения, естественно. Четыре штуки взял – такое же количество вернул. Если в ходе работы материал был израсходован, в специальном журнале обязательно указывают… Впрочем, это неинтересно. Поверьте только: ничего в лаборатории не может исчезнуть бесследно.

Потом она помолчала и хмыкнула:

– Кроме спирта, конечно.

Я улыбнулась. Когда-то давным-давно мой отец рассказывал маме, что у них в производственных лабораториях нашлись умники, подававшие заявку на чистый медицинский спирт, необходимый им для протирки… оптических осей. Начальник административно-хозяйственного отдела, хороший завхоз, способный добыть что угодно, был не слишком сведущ в вопросах науки. Оптическая ось звучит загадочно, даже красиво… Однажды, правда, он, инстинктивно заподозрив неладное, спросил у сотрудника, забиравшего очередную пятилитровую канистру с «огненной водой»:

– Где же такая штука бывает?

Хитрый мужик приложил палец к губам и прошептал:

– Ну ты спросил! Это же государственная тайна, понимать должен, чем занимаемся, ракеты!

Так бы и пребывал одураченный завхоз в неведении, кабы не внук-шестиклассник, начавший изучать физику. Однажды несчастный ребенок вслух зубрил очередной параграф.

– Оптическая ось – воображаемая линия…

– Ну-ка дай сюда! – выхватил дедушка из рук внучка учебник. – Как воображаемая?

Стоит ли рассказывать, какой скандал разгорелся наутро, когда завхоз уяснил, что оптическая ось не сделана ни из железа, ни из стекла, ни из камня… Она реально не существует в природе, нечто подобное высоте треугольника. Сколько задач решали мы в школе, начиная словами: «Берем высоту треугольника…» Но разве ее можно пощупать руками? Это – воображаемая линия.

Судя по вздоху Евгении Ивановны, в ее институте тоже имелись любители «протирки оптических осей». Червь, не замечая моей улыбки, продолжала:

– Случилась у нас один раз очень неприятная история…

Дело давнее, но Евгения Ивановна вспоминала о нем так, словно оно произошло вчера. В тот день она работала с дельфусом. Получила пробирки, углубилась в исследования. Через какое-то время позвонили из буфета и сообщили, что можно получить яйца. Шел 1991 год, сами понимаете, как отреагировала Евгения Ивановна на такое предложение. Мигом подхватилась и полетела. В большой стае клювом около еды нельзя щелкать, мигом набегут все члены коллектива, и продукты разом кончатся. Вот поэтому-то Червь и нарушила инструкцию. По идее, полагалось убрать пробирки в сейф, а Евгения Ивановна не сделала этого, правда, заперев дверь в лабораторию.

В буфете она протолкалась часа полтора. Кроме яиц из подшефного колхоза, куда сотрудники института каждую осень отправлялись на уборку картофеля, прибыл еще и творог. Пришлось ждать, пока неторопливая продавщица расфасует его в пакеты, взвесит.

Одним словом, в лабораторию она вернулась около двух. Села за стол, взяла одну из пробирок… День потек своим чередом. Около трех Евгения Ивановна вытащила из штатива очередную стеклянную трубочку и ахнула. Дельфуса регал в ней не было… Элементарный анализ тут же дал результат: внутри дистиллированная вода.

Как все исследователи, Евгения Ивановна умела мыслить четко. Версию о том, что паразит растворился без остатка, она отвергла сразу. В лабораторию никто из посторонних войти не мог, ключ от двери лежал в ее кармане… Никто, кроме уборщицы…

Червь спрятала штатив в сейф и отправилась на поиски поломойки. Спустя полчаса прижатая в угол молоденькая девчонка плакала, умоляя никому не рассказывать о происшедшем.

– Ну Евгения Ивановна, ну миленькая, пожалуйста…

Выяснилось, что девица решила протереть тряпкой стол, совершенно забыв, что ей строго-настрого запретили это делать…

Размахивая куском влажной ткани, дурочка задела штатив. Одна из пробирок упала, содержимое выплеснулось на стол. Испуганная девица схватила бутыль с дистиллированной водой и мигом навела «порядок». И вот теперь она, ломая руки, стонала:

– Ну миленькая Евгения Ивановна, пожалуйста, не рассказывайте никому, меня выгонят…

Червь очень хотелось прямиком отправиться к директору, ну ладно, на счастье, дельфус регал, попав на лабораторный стол, скончался через пару минут, но ведь в штативе могло стоять что угодно! Однако Евгения Ивановна никуда не пошла. Более того, она оформила дело таким образом, будто израсходовала материал.

– Почему? – удивилась я.

– Зинаиду Васильевну пожалела, – вздохнула Червь, – нашу старейшую сотрудницу, доктора наук, классного специалиста.

– Она-то с какого бока связана с этой историей?

– Уборщицей внучка ее работала, Лика Вересова, – преспокойно пояснила Евгения Ивановна, – девчонка не поступила в институт, вот ее и пристроили к нам, стаж зарабатывать. Абсолютно безголовое, безалаберное существо. Кстати, она недолго с тряпкой пробегала, уволилась и нашла себе занятие, которое, на мой взгляд, ей подходило намного больше, чем труд в научной лаборатории.

– И кем она стала?

Евгения Ивановна усмехнулась:

– Вы не поверите!

– А все же?

– Выскочила замуж за какого-то мужчину и превратилась в актрису.

– В театре?

Червь пожала плечами:

– Только не подумайте, что во МХАТе или в Вахтанговском, какое-то совершенно непотребное место… Бедная Зинаида Васильевна так гордилась внучкой, так радовалась ее успехам, что один раз позвала всех сотрудников на премьеру. Честно говоря, впечатление оказалось самым тягостным… Маленький зал, теснота, духота, актеры сплошь шепелявые, режиссуры никакой, и замахнулись на «Гамлета». Лика играла королеву. Совсем дико. Гертруда – дама в возрасте, мать взрослого сына, разве эта роль подходит восемнадцатилетней девчонке? Цирк, да и только. Но Зинаида Васильевна просто светилась от счастья, и мы, не захотев ее расстраивать, хором сказали, что представление великолепно…

– Где сейчас Зинаида Васильевна?

– Почему она вас заинтересовала?

– Ну, старейшая сотрудница, думаю, любопытно сделать с ней интервью, если жива, конечно!

– Живехонька, здоровехонька, – улыбнулась Червь, – правда, на пенсии, в лабораторию уже не ходит. Но вполне бодра, активна и с головой полный порядок, вот только ноги и глаза подвели. Ходить ей тяжело, а читать может лишь с лупой. Так что исследовательскую работу пришлось бросить, но лекции иногда читает.

– А телефончик не подскажете?

– Пожалуйста, – пожала плечами Червь, – пишите.

Домой я летела с такой скоростью, что сшибла по дороге замотанную в пончо тетку. Та выронила пакет, из которого мигом в разные стороны разлетелись мандарины и яблоки. В любой другой день я бы с извинениями кинулась поднимать поклажу, но сегодня, совершенно не обращая внимания на несущиеся в спину проклятия, бросилась в метро.

Скорей бы добраться до дома и позвонить Зинаиде Васильевне.

Выскочив из лифта, я увидела, что дверь в нашу квартиру стала желтой. Очень странно, если учесть, какой дерматин мы выбрали для обивки: вишневый! Да и материал, лежащий в гостиной, был, насколько помню, цвета спелой черешни, мелитопольской, крупной такой, почти черной…

Но стоило мне приблизиться к двери, как я мигом увидела: она не оклеена, а покрашена. Причем очень неровно, полосами…

– Эй, – заорала я, вбегая в прихожую, – Ваня, за каким чертом ты изуродовал железку? Зачем покрасил? И почему не оклеил?

– Проолифить надо, – шепотом пояснил мастер, высовываясь из кухни, – кто ж так обивку ляпает? Невозможное дело! Вот завтра еще разок покрою, а там можно, благословясь, и за дело.

– Слышь, Ваня, – поинтересовалась я, разуваясь, – а сколько времени ты тратишь, чтобы одну дверку до ума довести?

– Ну, – почесал затылок обивщик, – от хозяина зависит.

– Это как?

– Ежели очень противный, то за три дня сделаю, а если как себе, тогда недели две как минимум.

– А чего ты шепчешься?

– Так Сережка спит!

– Эка невидаль, – хмыкнула я, – его пушкой не разбудить, говори спокойно.

– Есть хочу, – завопил Кирюшка, врываясь в квартиру, – чего у нас есть покусать? Пельмешки? Сосиски?

– Котлеты, – ответил Ваня. – Ура!!! – заорал мальчик, кидаясь в кухню. – Котлеты!!!

Я со вздохом пошла за ним. Возле кухонного стола на стуле, свесив голову на грудь, спал Сережка. Перед ним стояла пустая тарелка, на которой виднелась обгрызенная корочка хлеба. Сбоку расположилась Лизавета. На угол столешницы она положила контурные карты и, высунув от напряжения язык, вела карандашом красную линию. На другом конце устроилась Юля, раскладывавшая пасьянс.