Как понравиться маньяку - Климова Юлия

    Максим Григорьевич горячо поблагодарил Полякова, немного поболтал по пустякам, осведомился, не собирается ли он заскочить в Москву и, огорченный, что в ближайшее время свидеться не придется, попрощался.

    В носу у Максима Григорьевича защекотало, а это было всегда верным признаком скорой удачи. Уж не наследством ли попахивает это затянувшееся расследование? Дмитрий Васильевич Митрохин находится при смерти, далеко не миллионер, конечно, но есть что оставить наследникам. Не зря Татьяна Аркадьевна заинтересовалась его жилплощадью, засуетилась, забегала. К Прохору, надо срочно идти к Прохору… Бутылки в пакете Кочкина звякнули, подтверждая правильность его размышлений.

    Цифра «четыре» висела вверх тормашками, по всей видимости, один из винтиков, некогда державший указатель номера квартиры, покинул место своего обитания, а желающих исправить ситуацию не оказалось. Дверь была приоткрыта, и до слуха доносился непрерывный стук – башмачник Прохор работал не покладая рук.

    – Добрый день, – поприветствовал Максим Григорьевич лысоватого мужчину с трехдневной щетиной на щеках.

    – Здорово, проходи, – радушно кивнул на продавленный диван дружок Татьяны Аркадьевны. – Каблук, что ли, отвалился? Скидывай ботинок и учти, что срочная работа идет по двойному тарифу.

    В этот момент бутылки в пакете еще раз звякнули, и выражение лица Прохора заметно изменилось: скука и равнодушие растаяли без следа, пропуская вперед заинтересованность и даже уважение к гостю. Он отложил в сторону сапог и молоток, торопливо застегнул синюю клетчатую рубаху, закатал рукава, поскреб ногтями острый подбородок, хлопнул ладонями по протертым, местами рваным джинсам и улыбнулся.

    – Живой водицы, что ли, принес? – спросил Прохор, облизываясь. – Так чего тянешь, выкладывай.

    Если сначала Максиму Григорьевичу показалось, что перед ним мужчина лет шестидесяти, то сейчас, когда от неуемной радости морщины на лице Прохора разгладились, он уже дал ему значительно меньше – лет пятьдесят. Кочкин выложил покупки на поцарапанный светлый стол и тут же смутился своей предприимчивости.

    – Молодец, мужик, – хлопнул его по плечу Прохор и засуетился по хозяйству. Достал из ящика мутные низкие рюмки, заботливо протер их полотенцем и поставил на стол. Далее нарезал колбасу и веером разложил огурцы на обитой с одного края тарелке.

    Наблюдая за его приготовлениями, Максим Григорьевич пытался понять, чем же попахивающий перегаром башмачник привлек Татьяну Аркадьевну, и не мог – слишком уж они разные.

    – Давай за встречу, – провозгласил Прохор, протягивая Кочкину рюмку.

    Пришлось выпить один глоток, но продолжать дружбу с водкой Максим Григорьевич не собирался. Он сослался на то, что за рулем и, дабы хоть как-то поддержать «собутыльника», принялся грызть огурец. Прохора мало что волновало, поразмышляв немного о жизни и запив водку пивом, он уже воспринимал гостя как лучшего другана и вообще не задавался вопросом, зачем тот к нему пришел.

    – Работаю от зари до зари, – сказал он, учащенно закивав головой, – весь подъезд только на моих руках и держится. Почетным делом занимаюсь, – он поднял вверх указательный палец, – за что и уважаю себя безмерно. А ты кем работаешь?

    – Сантехником, – соврал Кочкин, понимая, что к делу надо переходить как можно скорее. Прохор пьянел очень быстро – это было неожиданно и некстати. Отругав себя за то, что купил водку, а не ограничился только пивом, Максим Григорьевич спросил: – Женат?

    – Нет, что я, дурак – жениться! Баб вокруг меня всегда много крутится, но я не размениваюсь, у меня жесткий конкурсный отбор: предпочитаю встречаться с образованными, не люблю глупых. Сейчас, правда, у меня в личной жизни черная полоса. Наверное, со своей зазнобой расставаться буду – больно много о себе мнит, да и истеричная ходит последнее время.

    О ком идет речь, можно было не уточнять: Кочкин не сомневался, что зазноба – это Митрохина Татьяна Аркадьевна.

    – Пилит? – сочувственно спросил он, глядя, как Прохор опрокидывает в горло уже шестую стопку.

    – Еще как пилит! А я, между прочим, человек свободный и сам знаю, что мне делать.

    – А отчего же она такая истеричная последнее время? – спросил Кочкин и шумно чихнул – в носу уже так щекотало, что сдерживаться было трудно.

    – Ха! Муженек ее бывший свалил за бугор, обзавелся там имуществом и недавно позвонил с известием: мол, тяжело болею и нажитое завещаю сыну и его жене. То есть она ему уже не жена… Я этих нюансов не разбираю и не помню, – Прохор высморкался в кухонное полотенце и отрезал себе брусочек колбасы, – смысл-то в том, что Таньке моей ничего не обломится. Я ей говорю – чего, дура, ноешь, не в деньгах счастье! А она знай свое: «Я на него молодость угробила, а он, скотина, как подыхать собрался, так об этой чокнутой дуре вспомнил, а мне, значит, шиш с маслом!» – Он икнул и потянулся к пиву. Язык его уже заплетался, а глазки помутнели. – Да это еще полбеды. Невестку свою бывшую она всегда люто ненавидела, а тут сыночек, Николай, заскучал, опять его к прежней жизни потянуло. Стал он Таньке моей говорить, что только жену свою и любил, другой, мол, такой нет, и так далее, воссоединиться с ней вновь хочет. Ну, моя зазноба на стену от таких новостей и полезла, так что я пока вхожу в ее трудное положение и не слишком-то с ней ругаюсь. Но, признаться, поднадоела она мне уже.

Можно было подводить итоги. Максим Григорьевич встал с дивана и прошелся по кухни. Митрохин сказал своей бывшей жене, что Олеся указана в завещании, и дал понять, что проблемы со здоровьем у него очень серьезные. Олеся рассказывала, что у нее со свекром были хорошие отношения, видно, в память об этом он и решил оставить ей некоторую часть своего состояния. Если Олеся умрет раньше Митрохина, то все достанется Николаю – это Татьяну Аркадьевну вполне устроит. Николай не смог забыть свою бывшую жену… Кочкин почувствовал укол ревности, остановился и поджал губы. Пережить все это Татьяна Аркадьевна не может. Мало того, что деньги ей не достанутся, так еще и враг номер один – Олеся Лисичкина – может вернуться в ее жизнь… Так, так… Но Олесе с угрозами звонил мужчина… Максим Григорьевич покосился на Прохора и, вернувшись на диван, спросил:

    – А Татьяна твоя как к розыгрышам относится?

    – Ха! Раньше я думал, что чувства юмора в ней – ноль, а не так давно предложила она пошутить над одной ее знакомой, вроде бы та вредная очень. Позвони, говорит, ей и скажи, что скоро ее убьешь, пусть поволнуется. Знатная шутка, да? Мне понравилась! Я, кстати, два раза звонил. – Прохор опять икнул и, смахнув со стола в ладонь крошки хлеба, отправил их в рот. – Нет, может, я ее и не брошу, привык уже, – задумчиво сказал он, с сожалением глядя на пустую бутылку от пива.

    Разговором Максим Григорьевич остался доволен, единственное, что его теперь волновало, так это как прижать Татьяну Аркадьевну к стенке – прямых улик против нее не было. Показания Прохора могли бы служить дополнением, но на большее не тянули.

* * *

    – Как бы мне ему про «Форд» и Веню с Инессой Павловной так рассказать, чтобы он не рассердился, а, наоборот, обрадовался? – размышляя вслух, сказала Леська. Она придвинула к себе купленную сегодня книгу с кулинарными рецептами и открыла первую попавшуюся страницу. – Эх, если бы я могла приготовить вот такого краба в кисло-сладком соусе, он бы, наверное, не стал ругаться.

    – Не хочу тебе расстраивать, – вздохнула Ника, заглядывая в книгу, – но ты вряд ли когда-нибудь сможешь такое приготовить. А когда Максим Григорьевич начнет тебя ругать, я буду улыбаться и поддакивать. Я из-за тебя чуть в тюрьму не попала!

    – Я же еще вчера все хотела рассказать, но вечер был просто волшебный, не портить же его Инессой Павловной.

    – Нечего тянуть: если Лапушкины хотят твоей смерти, то пусть уже сушат сухари и собираются в дальнюю дорогу на лесоповал.

    – Я сейчас что-то такая добрая, мне всех жалко.

    Леська посмотрела на фотографию с фаршированной осетриной и почувствовала, как в животе заурчало и забулькало. Скоро должен прийти Кочкин, так что пора изобразить что-нибудь вкусненькое. Она поднялась со стула и направилась к холодильнику.

    – Сейчас я приготовлю умопомрачительное блюдо, – сказала она, рассматривая пакет с охлажденным фаршем. – Котлеты, например.

    – Уверена, в твоем исполнении они действительно будут бесподобны, – ответила Ника, с опаской поглядывая на сковородку.

    К приходу Максима Григорьевича все было готово: развалившиеся котлеты были обернуты беконом и еще раз обжарены, картофельные лепешки в панировке, впитавшие в себя поллитра подсолнечного масла, были обезжирены с помощью салфеток и обструганы по краям ножом, морковный салат, удавшийся, как ни странно, сразу, возвышался в центре стола, переливаясь всевозможными витаминами. Кочкин принес торт и бутылку шампанского. Через полчаса пришел Игорь, и настала та торжественная минута, когда Максим Григорьевич собрался объявить о том, что преступник найден. Леська, тоже посчитав, что момент для ее откровений самый подходящий, приготовилась порадовать всех финалом своего расследования.