Укротитель Медузы горгоны - Донцова Дарья

– Надо же, лже-Борис до сих пор его носил, – удивленно пробормотала я. – Петру следовало выбросить украшение, чтобы побыстрее забыть о случившемся в «ОЗА».

– Вознесенский гипнотически действовал на людей, – вздохнул Якименко. – Гениального режиссера обожали, перед ним преклонялись. Петр считал ангелочка своим талисманом, не расставался с ним никогда, полагал, что он приносит ему удачу. Кстати, Таткина и Мускатова тоже не снимали свои подвески. И Львов, если вспомнить интервью, опубликованное в журнале, не выбросил подарок Берти.

– Выходя из подвала, я увидела неподалеку от двери Иратову, – вспомнила я. – Наверное, она торопилась на поиски оберега сына.

– Точно, – согласился Игорь Сергеевич. – Но Софья Борисовна не нашла ангелочка и решила, что тот закатился в какую-то щель. Петр очень расстроился, когда мать вернулась с пустыми руками. Некоторое время спустя он сообразил: у него теперь есть возможность шантажировать Розалию. Если пригрозить актрисе открыть правду про Фаину, Глаголева живо отдаст все записи Берти. Но приме стало плохо, ее поместили в клинику, что напротив театра, Софья Борисовна вызывается сопровождать больную, сидит около нее в приемном покое, ждет, когда придут медики. Вдруг Розалия Марковна еле слышно шепчет: «Ключи… квартира… принеси»…

«Конечно, дорогая, – кивает Иратова. – Где они?»

«Театр… грим… Самое ценное… шкаф… кухня… под окном…» Тут появляется врач, актрису отправляют в реанимацию. Софья звонит сыну и велит ему: «Возьми в гримерке ключи от квартиры Глаголевой и поезжай туда. Осмотри шкаф в кухне под окном. Кажется, там старая карга спрятала записи Берти».

– Может, Розалия бредила? На полках под окном были лишь банки с соленьями и с вареньем, – протянула я. – Вот почему Петр сразу, едва я вышла, стал рыться в шкафчике! Представляю, как он злился из-за моего присутствия. Не найдя ничего, он решил вернуться попозже и спокойно, без надоедливой спутницы, обыскать кухню. А ключи-то остались в моей сумке! Странно, что меня не мучила икота.

– Нет, Глаголева находилась в ясном уме, – возразил Игорь Сергеевич. – Она сказала: «Самое ценное». Софья Борисовна, для которой самым ценным были бумаги Вознесенского, где могли быть сведения об убийстве, совершенном ее сыном, решила, что речь идет о записях. А Розалия Марковна имела в виду другое.

– Что? – спросила я.

– Выяснилось совершенно случайно, – пояснил Игорь. – Мы разговаривали с соседкой Розалии, Наташей, интересовались, не заметила ли она что-нибудь подозрительное или странное, а женщина сказала: «Когда я узнала, что Розалия Марковна попала в больницу, то решила ее проведать, принести баночку любимого варенья. Сейчас Розалия без сознания, но потом же она очнется и порадуется моей заботе. Банки с запасами я храню у Глаголевой в квартире. Пошла к ней, открыла шкаф под подоконником, вытащила стекляшку и… уронила. Джем вытек, гляжу, внутри пакетик, в нем серьги, сразу понятно, дорогие, с настоящими бриллиантами. Я лупу взяла и название фирмы увидела – «Картье».

– Значит, те подвески, которые Глаголева всегда носила, были копией? – вздохнула я. – А смотрелись подлинными. То-то я удивлялась, как актриса не боится их в гримерке бросать и при этом дверь не запирать.

– Вернемся к Пиратову-Иратову, – велел Вадим Олегович. – Хочется еще раз услышать ваши соображения.

Я послушно заговорила:

– Как только я поняла, что Иратов и есть Пиратов, у меня другая мысль возникла: где Розалия и Петр добыли горячий капучино для Мускатовой? Ведь в театральном-то буфете готовят растворимую гадость! Я, когда работаю, кофе не пью и кафе рядом с театром никогда не посещала. А тут Егор Бочкин вдруг решил пригласить меня в трактир и сказал, что в двух шагах от «Небес» продают прекрасный кофе в термостаканах. Ну мне и пришло в голову, что в любом ресторанчике теперь есть видеонаблюдение, можно просмотреть записи и увидеть, как Петр покупает капучино и уносит его. Это же улика, верно?

Якименко кашлянул.

– Глупость, да? – вздохнула я. – Конечно, он может сказать, что сам выпил кофе.

– Но идея проверить камеры интересная, – похвалил меня Вадим Олегович, – правильно мыслите.

– Вот только не понимаю, как Фаину заманили во двор, – призналась я.

– Капучино приобрела Софья Борисовна, – взял слово Николай Михайлович, – а Фаину с Мускатовой перепутал Петр. Кормилице положено выходить с корзинкой. Иратова за десять минут до начала спектакля утащила корзину из костюмерной и отнесла в гримваген. Планировала так: Мускатова, одевшись, заметит отсутствие реквизита, выскочит в коридор, а там ее поймает Петр и спросит: «Корзинку ищешь?» И любезно сопроводит ее в гримваген. Мать и сын все прекрасно рассчитали, но не предполагали, что в ситуацию вмешаются Розалия с Фаиной. Петр слонялся по закулисью, караулил Мускатову, когда та кинется искать корзинку. Наконец, она появилась. Правда, почему-то шла из коридора, который вел в технические помещения. Но времени раздумывать на эту тему у Петра не было.

«Света, – окликнул актрису Иратов. – Небось корзинку потеряла? Без нее ты сцену не сыграешь. Я только что был в гримвагене, она там. Пошли скорей, я помогу тебе по крутой лестнице мини-вэна подняться».

– Широкая одежда, капор с полями, маска на лице, – прошептала я. – И наверняка Круглова ничего не сказала в ответ, чтобы не выдать себя голосом, просто кивнула.

– Именно так, – подтвердил Якименко. – Иратов взял девушку под руку, та пошатнулась, он обрадовался: транквилизатор действует. Но Фаина просто очень нервничала, поэтому и оступилась. Петр отвел бедняжку в автобус, спрятал там свое устройство, запер дверь снаружи и сбежал. Гримваген вспыхнул факелом. Остается надеяться, что несчастная Фаина быстро задохнулась в ядовитом дыму горящего пластика.

– Вот ужас! – ахнула я. – А почему Иратов изменил своему правилу? Не заманил Светлану куда подальше, а решил убить ее во дворе театра?

– Ему просто не удалось пригласить Мускатову на прогулку, – пояснил Вадим Олегович. – Он пытался и так, и эдак к ней подкатиться, однако Светлана не реагировала на его предложения. А потом подошла к Софье Борисовне и заявила: «Ваш сын ко мне постоянно пристает. Я ему вежливо объясняю: спасибо за приглашение, но я не собираюсь идти с тобой в кино, ресторан и прочие места. Но Петр не понимает. Сделайте одолжение, угомоните сына. Если он не успокоится, я пожалуюсь Обоймову, попрошу его удалить из служебных помещений человека, который не имеет отношения к спектаклю. Мне совсем не хочется вас, Софья Борисовна, обижать, но Петя не понимает по-хорошему. А у меня сейчас очень ответственный момент, Лев Яковлевич велел мне учить роль Дездемоны, хочет сделать меня дублершей Розалии Марковны. Репетиции начнутся через несколько дней, мне совершенно не нужны стрессы». И Софья поняла: надо действовать очень быстро. А вдруг, когда Мускатова и Петр, которому Обоймов доверил роль Кассио, будут играть в паре, Света поймет, кто перед ней? Медлить нельзя, Мускатова должна погибнуть до того, как начнется работа над «Отелло». Таткину преступники хотели убить позднее.

– Она боится сцены, – пробормотала я, – Лев Яковлевич зря надеялся, что костюмерша сможет преодолеть страх. Ольга всегда старается не смотреть людям в глаза, косится в сторону. Потому и оказалась второй на очереди, что была не столь опасна. И мне кажется, Таткина с Мускатовой узнали друг друга, поэтому они и конфликтовали. Обе помнили, что они из неблагополучных семей, им, наверное, было очень неприятно вновь встретиться и работать в одном коллективе. Ну, согласитесь, некомфортно сталкиваться каждый день с женщиной, которая знает, в каком дерьме ты провела начало жизни. И еще. Знаете, когда Бочкин собрал всех в кабинете Льва Яковлевича, Иратова рассказала, как ходила опознавать труп. Я еще поразилась ее мужеству. Надо же, пожилая женщина, а решилась на такой шаг… Потом я удивилась: разве можно, просто взглянув на обгоревшие останки, определить, кто перед тобой? Софья Борисовна в ответ на мое недоумение что-то добавила про корзинку и отсутствие Светы на сцене. А Бочкин совсем не насторожился! Сейчас-то я понимаю, почему Иратова была уверена в личности погибшей: она знала, что в гримвагене суждено было сгореть Мускатовой. Но вот чего я не поняла, так это как Обоймов догадался, что Пиратов – это Иратов? У Берти в записках о Петре не могло быть ни слова, режиссер не знал, что Борис его обманул.

– Когда Обоймов начал готовить спектакль, он не сумел отыскать Бориса Пиратова, – пояснил Якименко, – всех нашел, а исполнителя роли Кассио у него не имелось, пришлось милейшему Льву Яковлевичу подбирать актера самому, и он обратил внимание на Иратова, решил рискнуть пригласить в постановку Петра. Ясное дело, Иратов согласился, он вначале тоже не понял, что задумал Обоймов, обрадовался: ведь ему досталась одна из главных ролей, а потом в театре начали появляться Мускатова, Таткина…