Батумский связной - Александрова Наталья

– Девушка со мной.

– Есть, сэр! – ответил невозмутимый Томми.

– Ну просто душка! – прощебетала Лиза и послала часовому такой взгляд, что если не до конца своих дней, то уж до следующего дежурства он его точно не забудет.

Войдя в комнату Артура Морли, Лиза приступила ко второй части своего плана: ей нужно было, чтобы английский переводчик тоже был от нее без ума. Закрыв за собой дверь, она повернула ключ и откинула свое покрывало. Кроме шелковых шаровар, подвязанных широким поясом, и мягких туфелек с загнутыми носками, на ней ничего не было. И в то время как мистер Морли, путаясь в пуговицах, расстегивал свой сюртук, Лиза выхватила у него из рук плетку и сурово приказала:

– На колени, подлый раб! Ползи к своей госпоже на коленях! Ты будешь сегодня сурово наказан за все твои бесчисленные грехи! Немедленно сними свою презренную одежду и ползи ко мне.

Артур Морли был на седьмом небе от восторга. Голый, тощий, покрытый шрамами от прежних экзекуций, он полз на коленях к своей прекрасной госпоже, которая ожидала его, гневно сверкая яркими карими очами и щелкая кожаным хлыстом. Он подполз к ней, униженно всхлипывая, и она поставила свою маленькую ножку ему на спину. Несколько ударов плети довели его до совершенного возбуждения, и тогда госпожа опрокинула Артура на спину и вскочила на него верхом. Дикая сладострастная скачка сопровождалась новыми восхитительными ударами плети и умопомрачительными щипками. Артуру хотелось выть и кричать от восторга, но, помня даже в такой миг о своих чопорных англосаксонских соседях, он сдерживал свои крики, и эта необходимость сдерживаться, закусывая губы, приводила его в еще больший восторг. Наконец безумная скачка разразилась оглушительной, опустошающей и освежающей грозой финала, и Артур Морли без сил распластался на ковре, едва не потеряв сознание.

Когда он пришел в себя, Лиза уже закуталась в покрывало и собиралась уходить.

– Прекрасная госпожа! – заныл Артур. – Накажи своего раба еще раз!

– Во-первых, ты забыл про деньги, – невозмутимо напомнила Лиза, и когда Артур, не пожадничав, заплатил ей втрое, продолжила: – На сегодня хватит, хорошенького понемножку. Побереги силы до пятницы. Приходи ко мне.

– В пятницу? – переспросил Артур. – В пятницу я, наверное, не смогу… У нас в миссии будет очень важный прием, я должен буду переводить…

– Что еще за важность? – Лиза недовольно пожала плечами. – У вас, англичан, вечно все важное. Они будут жевать, а ты переводить?

– Ты не понимаешь, – несколько самодовольно начал Морли, – это очень важно. Будет прием по поводу отъезда в Париж представителей грузинского правительства. – Тут он понял, что говорит лишнее, и замолчал.

– Ну, это дело твое, – деланно равнодушным тоном протянула Лиза и коснулась носком туфельки брошенной на полу плетки.

– Послушай, я приду в субботу, – оживился Морли.

Лиза насторожилась. Чтобы педантичный англичанин с его постоянством изменил день! Для этого должны быть очень веские причины. Очевидно, прием в пятницу и правда очень важен.

– В субботу я уезжаю надолго к одному промышленнику на дачу, – соврала она. – Он очень богат и хорошо платит.

Морли поверил и испугался. Его щеки снова покрылись лихорадочным румянцем, и он проговорил хриплым от волнения голосом:

– Нет. Я обязательно приду в пятницу… Я не смогу так долго ждать. Я приду пораньше, до приема.

– Как хочешь, – с тем же деланным равнодушием ответила Лиза и отправилась восвояси.

Проходя мимо часового, она сделала ему глазки, послала воздушный поцелуй и томно прошептала:

– Пока, красавчик! Увидимся в пятницу!

Самвел уезжал в город и вернулся оттуда веселый и довольный. Борис предпочитал не думать, отчего так блестят глаза абрека. Самвел привез газеты и письмо от Лизы. Она писала, что есть новости, чтобы Борис возвращался скорее в город, чтобы по приезде шел на Греческую улицу в фотографическое ателье Зеленковского, там ему сделают документы, и что днем, в два часа, она ждет его в кофейне у кинотеатра «Паризиана».

Выехать предполагали вечером, так что Борис пока валялся на кошме и от скуки читал газеты. Самвел привез «Батумский вестник», «Батумскую жизнь» и «Эхо Батума». Ничего такого интересного в газетах Борис не обнаружил, хотя внимательно просмотрел криминальную хронику. Никакого трупа в кофейне Сандаракиса не нашли, очевидно, бандиты позаботились вовремя избавиться от тела Исмаил-бея.

Целый подвал «Эха Батума» занимала перепечатанная из тифлисской газеты статья о председателе меньшевистского правительства Грузинской Демократической Республики Ное Николаевиче Жордания[13]. В общем, рассказывалось, какой он замечательный, а в конце Борис с изумлением прочел строчки местного рифмоплета:

Дальше опять было оборвано, потому что Самвел по дороге скрутил именно из этого куска газеты самокрутку. Борис вспомнил почти такие же стихи про Деникина и поразился, насколько одинаково мыслят плохие поэты.

До города добрались без приключений. Не доезжая версты две, Самвел остановился.

– Дальше сам пойдешь, пешком.

– Спасибо тебе, Самвел. – Борис соскочил с коня и протянул поводья абреку.

– Э, генацвале, я не ради тебя это делал. – Самвел отвернулся и пришпорил коня.

Борис зашагал к городу, навстречу солнцу, вдыхая прохладный утренний воздух.

Фотографию он нашел без труда, всего два раза спросил дорогу. Маленький черненький человечек, шустростью движений похожий на жука-водомерку, отворил Борису дверь ателье.

– Господин Зеленковский?

– Слушаю вас! – Человечек раздвинул в улыбке розовые губы.

– Автандил просил передать, что виноград нынче кислый, – вполголоса, но очень четко проговорил Борис.

Человечек мгновенно переменился в лице, всплеснул руками и закивал головой:

– Тише, тише! Вот вы, оказывается, по какому делу. Стало быть, желаете документ?

– Именно, и, если можно, поскорее.

– Так-так-так. – Человечек усадил Бориса в кресло и забегал вокруг. – Значит, блондин, но не светлый, а скорее пепельный, глаза серые, рост…

– Скажите, а какое значение для документа имеет мой рост? – полюбопытствовал Борис.

– О, вы не понимаете! В таком деле все имеет значение! Прежде всего давайте выберем вашу национальность.

– Что?

– Ну, кем вы хотите быть: грузином, аджарцем, турком, итальянским коммерсантом… греком, наконец?

– Видите ли, в чем дело, – Борис не ожидал такой постановки вопроса и несколько растерялся, – вряд ли я похож на грузина, сами вы только что заметили, что я блондин.

– Вот если бы вы были рыжий, – мечтательно протянул человечек, – я сделал бы из вас распрелестного армянина… но, знаете, в Грузии лучше не надо. Из иностранцев тянете вы на немца, но немцев здесь не любят… Вот если по торговой части, турком…

– Я, уж простите, ни по-турецки, ни по-итальянски не говорю, – прервал его Борис. – Так что давайте сделаем меня русским. И фамилию какую-нибудь попроще…

– Вот это вы правильно! – обрадовался человечек. – Никаких знаменитых фамилий, Голицыных там или Юсуповых. А то некоторых гордыня обуревает, заказывают такое! На иного клиента смотришь – ну жулик жуликом, а туда же – Юсупов!

Выбрали фамилию Расплюев. Зеленковский крикнул мальчишку и велел ему отнести все данные Карлу Ивановичу.

– Вы не сомневайтесь, Карл Иванович – это талант, каллиграф отменнейший! Все сделает как надо, а вы, может быть, пока желаете сняться на память?

– Спасибо, не стоит.

– Может быть, вы желаете сняться в костюме, который носил сам Зелимхан, известнейший из самых страшных кавказских разбойников?.. Вы не желаете? Напрасно! Вы, может быть, сомневаетесь, что этот костюм был на нем? Так я даю вам честное слово комиссионера, что это правда!

– Позвольте, – удивленно проговорил Борис, – какой же вы комиссионер, ведь вы фотограф, это не считая другой вашей профессии…

Человечек опять испуганно замахал руками:

– О той, второй, – ни слова!.. Я был в Польше комиссионером, стал беженцем, а беженец может стать кем угодно! Я лично знал одного беженца, который на родине был клоуном, а в Петрограде стал кучером на катафалке. Веселенькая профессия! Как раз наоборот вышло… Я никогда в жизни не имел своей фотографической карточки, теперь, когда судьба забросила меня на Кавказ, я купил по случаю эту крошечную фотографию и, работая с мальчишкой-ретушером, имею себя в двадцати позах! Вы, может быть, хотите сняться на набережной на фоне «Франца-Фердинанда»? Он как раз только что пришел из Константинополя.

– Нет, не хочу, – улыбаясь, сказал Борис.

– Напрасно… Верьте мне, жалеть будете. Белоснежный красавец пароход, синее море… Вы сам – мужчина интересный, так что дамы от такой вашей фотографии окончательно потеряют голову.